Призовая лошадь

Любопытные вещи произошли между полночью и рассветом. Можно было подумать, что рука чудодея сыграла злую шутку с людьми и вещами. Тот, кто вошел на двух ногах вечером, выполз в полночь на четвереньках, распевая, как жаворонок на жнивье. Квартирка моя была крохотной: гостиная, маленькая столовая, кухня, спальня и ванная. Преисполненный радости и надежд, я распахнул этой ночью двери своей берлоги с тем эпическим безумием, с каким герои раскрывают грудь, устремляясь на вражеский меч. Ко мне нагрянули взломщики и шулера, карманники и профессиональные вымогатели, проститутки и сутенеры, и среди всего этого сброда целый табун не поддающихся определению странных личностей, опытных во всякого рода проделках над телом и душой невинных простаков. Надо признаться, что победа ударила мне в голову подобно хмелю. Ноги отяжелели, голова шла кругом от пьянящей грусти и разного рода туманных предчувствий. Есть люди, рожденные для богатства и его воспроизводства; они умеют наслаждаться его могуществом и вовсе не замечают золотых цепей, которыми скованы сами; эти люди мигом преображаются, перенимают новую манеру говорить, думать, одеваться, усваивают новые жесты, новое сознание, новую мораль — словом, все то, что появляется с новыми друзьями и знакомствами, которыми человек обзаводится. Ночью они ложатся бедняками, а наутро просыпаются всемогущими. Таких много. Мы с Идальго не принадлежим к этой корпорации. Мы выпечены из теста самого простонародного. Кроме того, мы были бродягами по призванию. А потому деньги нас не ошарашили; едва мы их получили, как принялись сорить ими направо и налево. Для начала устроили вот этот самый кутеж.

Из-за хилого освещения с трудом можно было различить гостей. Я имею в виду тех гостей, которые находились в комнате постоянно, ибо были и такие — вроде мистера Гамбургера, — которые непрерывно курсировали между кухней, столовой и ванной, наступая на лежащих и сидящих на полу и порогах. Мы расположились кружком, на корточках, похожие на священных ацтекских птиц, и я видел вокруг себя смуглые лица, сверкающие глаза, бегающие или внимательно-испытующие. Микеланджело Веласкес явился с женой. Оба в черном; она — с вырезом на груди почти до самого пояса; он — в новой гавайской рубашке и вельветовых туфлях. Сидя на единственном диванчике в гостиной, они могли вволю любоваться тремя жокеями, приятелями Идальго, казавшимися младшими школьниками по сравнению с громоздкими своими половинами, густо наштукатуренными и разодетыми в платья нестерпимо кричащих тонов. Женщины презрительно смотрели на пирующих, подкрашивали губы и непрерывно дымили, в то время как их мужья хранили молчание, не зная, чем занять руки, ожидая, что кто-нибудь поднесет им вина и закуски. Ковбой явился в сопровождении двух своих кухонных помощников: Анчове, одетого в броский клетчатый костюм, с лицом, заросшим густыми бакенбардами, и Чарли-пирожника, щупленького, детского росточка, но выряженного в зеленый пиджак с шелковым платком в нагрудном карманчике, при желтом галстуке, и в светлые фланелевые брюки; на каждой его руке сверкало по три дешевых перстня. Рожица у него была симпатичная, хотя и не без нагловатости, глаза небесно-голубого цвета; он влюбленно посматривал на гостей, но тотчас опускал глаза, словно увидев что-то запретное, как только кто-нибудь перехватывал его взгляд.

— Послушай, — говорила мне Норма, жена Микеланджело Веласкеса, — Мерседес уверяет, будто Гонсалес схватил зубами за хвост впереди бежавшую лошадь и опрокинул на землю. Вот умница! Тебе не кажется? Надо бы отправить его в Голливуд, пусть его там поснимают.

— Еще успеет, дай срок.

— Если не в Голливуд, — вмешался один из жокеев, — то в Олбани, когда сезон в «Танфоране» закончится.

— Норма имела в виду работу в кино, а не скачки.

— Кто собирается сниматься в кино?

— Это вы, Норма, сказали, что Гонсалес должен сниматься в кино?

— Я? Про кино я не говорила. Мы сами не ходим в кино годами. Показывают одну дрянь, правда, Майк?; Ходим только в «Бурлеск». Вот это да!

Услышав слово «Бурлеск», женщины, пришедшие с жокеями, навострили уши, в особенности одна, которая никак не могла сдержаться.

— Спасибо, молодой человек, за доброе мнение. Мы сами из «Бурлеска».

— Это не я сказал про «Бурлеск». Это моя жена. Но я тоже хожу туда с удовольствием, — сказал Веласкес. — А вы кем там работаете? Что-то я вас не видел.

— Ну, в той одежде, в которой они там работают, и собственную мать не узнаешь, — проворчал один из жокеев. — О том, что они там делают, лучше помолчим.

— Не будь хамом, малыш! Я работаю в «Барбэри Кост», а они в «Президенте».

— В «Президенте»? Не может быть! Вы слышали? Они работают в «Президенте»!

— А это не вы раздеваетесь под гавайскую музыку?

— Заткнись, парень, не будь кретином. Разве ты не видишь, что я креолка? Раздеваюсь только под мамбо.

— И аккомпанирую ей только я! — крикнул жокей, швырнув стакан на пол. — Советую думать прежде, чем что-то говорить и делать. Особенно прежде чем делать.