Призовая лошадь

Безобразие кончилось на рассвете. Пол был устлан телами — следы вчерашней бойни. На кухне, за столом, пили черный кофе блондинка и ее жокей. Густой неподвижной пеленой висел табачный дым. Из окна, выходящего на улицу Тэйлора, доносился неясный грохот трамваев и шуршание автомобилей. Временами завывала портовая сирена, приглушаемая туманом и дождем. Мы с блондинкой быстро нашли духовную близость и принялись весело болтать. Мерседес больше не сердилась. Жокей послушно терпел ласки своей подруги, которая не переставала одновременно при этом тараторить, порой впадая в тон мамбо, порой в высоко элегический. Занятная женщина, сумасшедшая немножко, но незаурядная! Руки ее были несравненной красоты, странно контрастирующие с потасканным лицом, с темными кругами под глазами, морщинками, забитыми пылью, и могутностью округлых плеч. Мне нравилось смотреть на нее, склоненную над крохотным жокеем — если бы они стали рядом, то он едва бы достигал ей до пупа, — всю такую белую, такую нежную.

Среди танцовщиц «Бурлеска» попадаются любопытные экземпляры: известен, например, случай с цыганкой Розой, детективные романы которой ни в чем не уступят самым запутанным и ужасным фантазиям мастеров этого жанра. А деревянные скульптуры Мелиты Вислозадой? Эти танцовщицы — как, впрочем, и некоторые другие — начали с выступлений на эстрадных подмостках, но затем сумели реализовать настоящее свое призвание, долгое время находившееся под спудом. Блондинка, не равняясь с ними ни в талантах, ни в репутации, обладала тем не менее одной особенностью, которая отличала ее от подружек по ремеслу и благодаря которой на афишах Сан-Франциско, Лос-Анджелеса, Окленда и Сиэттла ее номера подавались как исключительные.

Оригинальность заключалась в том, что, обнажаясь, она одновременно читала лекции. В то время, как ее коллеги расставались с интимными частями своего туалета под звуки музыки, будь то румба, вальс или фокстрот, наша приятельница выбирала для стриптиза специальную тему в согласии с вкусами аудитории. В Лос-Анджелесе, например, она раздевалась под лекцию «Секс в кровавых жертвоприношениях ацтеков» и выходила на сцену в костюме индейской принцессы. В Сан-Франциско, где большинство публики составляют солдаты и матросы, она сопровождала стриптиз лекцией на тему «Половая гигиена с демонстрацией на сцене». Представляя танцовщицу, конферансье титуловал ее «доктором», и она появлялась на сцене в белом халате и массивных черепаховых очках, со шприцем в руке и в сопровождении других танцовщиц, одетых медицинскими сестрами. В глубине сцены высился операционный стол и стояло зеркало, позволявшее видеть пациентку в профиль. В Оклендском театре, посещаемом университетскими студентами, людьми буйными, саркастическими и напичканными, всякого рода новыми идеями, она должна была напрягать воображение, чтобы сочинить такие лекции, в которых юмор и цинизм тонко соединялись бы с чувствительностью. Там ее любимыми темами были: «География наслаждения человеческого тела», «Советы, как пробудить и сохранить любовь новобрачной», «Тридцать пять способов обниматься и искусство бить, кусать и щипать», «Похвальное слово великанам» и «Похвальное слово коротышкам». Из этого последнего она процитировала мне той ночью отрывок, который я постараюсь воспроизвести, понятно, не в точных ее словах и выражениях, — ибо они невоспроизводимы, — но, по возможности, пытаясь передать смысл.