Призрачный театр

– Теперь стараемся не шуметь и ищем крепкую ветку, сломанную сильным ветром. Достаточно толстую, она должна оставаться на плаву, даже если мы оба будем держаться за нее.

В эту лесную чащу не проникали лучи лунного света. Их окружали черные и серые тени, а под ногами хлюпала вода. Лишь через несколько минут, когда ее глаза привыкли к темноте, она вообще смогла разглядеть что-то, по крайней мере увидела, что толстых веток там нападало много. Она остановилась около ветви размером с небольшое деревце.

– Вот, эта подойдет. Помоги мне перетащить ее в воду.

Тяжелая им попалась ноша. К тому же ветвь цеплялась за коряги и роняла листья, оставляя предательский, хоть и не кровавый след. Вновь добравшись до реки, оба уже взмокли от пота. Тем не менее теперь они находились на пятьдесят ярдов ниже по течению от того места, где бросили лодку, не оставив никаких следов того, что вернулись к реке.

– Раз, два, три, вперед.

Они затащили ветку в воду и сами погрузились в нее по шею, а затем, уцепившись за ветку, позволили течению подхватить их. Уже несколько минут они дрейфовали по реке, их руки скрывала листва, изредка они сами подгребали ногами, ускоряя или замедляя ход, и вскоре Шэй поняла, что ее идея сработала. Перебирая руками, она скользила вдоль ветки, приближаясь к Трасселлу, их мокрые лица уже торчали из воды совсем близко друг от друга. Их взгляды надолго сцепились, но внезапно они одновременно начали смеяться. И дохохотались до того, что ветка, сильно раскачавшись, спугнула спавших ночных птиц, вынудив их рвануть к берегу, а лицо Шэй стало мокрым от слез.

Снова оказавшись на берегу, на несколько миль ниже по течению, они тихо лежали бок о бок, промокшие и дрожащие, но наконец свободные, и Шэй в итоге решилась нарушить молчание. Как только утихло их замешательство, она спросила:

– Трасселл, где же сейчас все наши?

Легкая, как падающая перо, пауза изрядно затянулась.

– Они далеко, Шэй. Здесь только я, – наконец, отвернувшись от нее, сказал Трасселл.

Внезапно она совсем растерялась. Неделями она представляла, как четверо друзей сопровождали ее, подобно птичьему щебету.

– Им пришлось уйти, – пояснил он, – в Лондоне начались восстания, мятежники, как обычно, ополчились на чужеземцев. У Алюэтты старые беспомощные родители. Ты ведь понимаешь, верно?

Она ничего не ответила.

– А Бланк узнал новости о скором отправлении одного корабля. На свой остров. Он собирается вернуться туда. Возможно, уже отчалил, если погода на море прояснилась.

Может ли чье-то отсутствие восприниматься как полное жизни существо?

– Они разбежались, бросив меня в клетке? – пробурчала Шэй.

– Ну, далеко не сразу. Поначалу мы действовали все вместе, – она почувствовала в его голосе встревожившие ее нотки. Может, жалость? – Но со временем…

Его следующий вопрос был таким же осторожным, как первый шаг на речной лед.

– Погоди, Шэй, как ты думаешь, сколько времени ты пробыла в Кокейне?

Эдинбург, Стаффорд, Лидс, Манчестер, Ланкастер, Карлайл. Так много лиц, так много вопросов.

– Месяц? Или немного больше, – едва произнеся эти слова, Шэй осознала, что заблуждается. Похитили ведь ее в мае, она точно знала.

Трасселл погладил ее ладонь.

– Шэй, прошло уже шесть месяцев.

И вдруг, как будто рухнула временная завеса, она увидела и оголившиеся деревья, и подмерзшие листья на земле. Теперь между ними, как омела на ветке ствола дерева, повис последний молчаливый вопрос. Она боялась услышать ответ.

– Ты не упомянул Бесподобного. Где он?

Он убрал руку.

– Его здесь тоже нет. По-моему, он в Лондоне. Мы можем поговорить об этом позже.

Шесть месяцев. Столько же она прожила с мальчиками труппы Блэкфрайерс. Шесть месяцев одурманенного, ничем не разбавленного, кислого как уксус настроения. Она удрученно покачала головой. Проклятые провинции.

38

Первые три дня, пока черная отрава кокейнской похлебки выходила из организма, Шэй чувствовала себя жутко плохо. Ее бросало то в жар, то в холод, рвало жидкой серой желчью еще до того, как она открывала глаза по утрам. Днем Трасселлу в основном приходилось тащить ее на закорках через подлесок лесной чащи, подальше от дорог. Земля раскачивалась вокруг нее, словно она попала в океанский шторм. Иногда мир переворачивался, и она ползала по облакам, в ужасе глядя на разверстую под ней бездну. Она цеплялась за корни деревьев, плакала, а Трасселл терпеливо успокаивал ее, заговаривая зубы; никогда раньше она не боялась неба. К вечеру ее штаны покрывались прорехами, а из ее лодыжек и бедер Трасселл вытаскивал пригоршни колючек.