Ричард взглянул на часы. На Тритае в Порге сейчас был полдень. Час Намогуса. Их не было уже трое суток. Зела и Ингерда наверняка волновались.
— Пожалуй, нам действительно пора, — сказал он, — пойди скажи Ольгерду, что пора прощаться.
Эдгар убежал. Постояв еще немного, Ричард тоже отправился в гостиную. В коридоре он встретил Маррот.
— Тебе сообщение, Оорл, — хмуро сказала она, — Совет постановил, что отныне доступ в мир эрхов для тебя закрыт. Я тебя предупреждала. И мне придется выполнять их требование.
Ничего другого можно было и не ждать.
— А Эдгару они еще не запретили там появляться? — усмехнулся он.
— Нет, — пожала плечом Маррот.
— Тогда у них еще все впереди.
Шейла выглядела довольно бодро. Она всегда была маленькой, но сильной. Ричард не помнил у нее ни срывов, ни истерик, ни отчаяния. Она всегда шла рядом, но не опираясь на него, а скорее поддерживая.
— Давайте простимся весело, — предложила она, хотя в глазах была тоска, — не плакать же нам, в самом деле?
Ричард стиснул ее руки и даже не заметил, как они прошли насквозь.
— Я не могу раздвоиться, Шел, — сказал он с сожалением, — но какая-то часть меня всегда будет с тобой. Помни об этом.
— Я знаю, — улыбнулась она, — ты спас меня, я — тебя. Разве не это самое главное?
Он прикоснулся к теплым губам Шейлы, но поцелуй получился дружеским. Он вдруг подумал, что никогда страстно не любил Шейлу, он дружил с ней с институтской скамьи, ценил ее, жалел, уважал, гордился ею, ему во всем ее хватало, и он был счастлив. Потому что не знал, что существует Зела.
Маррот обняла Шейлу за плечи и отвела в сторону.
— Не волнуйтесь за нее, — сказала она, — я лично о ней позабочусь. Ты слышишь, Ол?
— Спасибо, — сдержанно сказал Ольгерд.
Они втроем взялись за руки. В последний раз взглянули на уютную комнату и двух женщин в ней. Те стояли, обнявшись, обе смотрели с грустью, а за ними на мерцающе-синей стене висела большая картина с белой тигрицей и тигренком.
Ольгерд не обладал большой точностью попадания. После прыжка он очутился на заливе за городом. Мела метель. Он долго сидел в снегу, приходя в себя, потом догадался вызвать такси.
Дома было как-то непривычно и пусто. Ему показалось, что он отсутствовал целый год. Робот Мотя заботливо спросил, что он будет на завтрак. «Значит, утро», — подумал Ольгерд.
— Который час? — спросил он.
— Восемь тридцать.
— Понятно. Включи мне новости.
За чашкой кофе после горячего душа он с разочарованием узнал, что на Пьелле уже распоряжается новый полпред и занимается он остановкой заводов и эвакуацией людей. Ольгерд хотел отдохнуть и выспаться, но понял, что ему это не удастся. Отодвинув тарелку, он позвонил по личному приоритету Лецию.
— Я вернулся, — сообщил он, — скоро буду у тебя.
— Просохни, — отозвался Леций.
— Какой там просохни! Что у тебя творится на планете?!
— Прилетай, — нахмурившись, сказал Леций — поговорим.
Экран зарябил полосками. Вместо Леция на нем появились ведущие утренней детской передачи. Они напевали знакомую песенку из далекого детства. Ольгерд выключил экран, но песенка осталась.
Когда-то он приставал к маме с этой песней. Она улыбалась и пела вместе с ним. Она была такая взрослая, умная, сильная, ласковая, уютная. Он прятался за нее от всех проблем и страхов. И ему всю жизнь потом этого не хватало. Мать должна быть. До старости! У каждого! Ведь нельзя же растечься жидким блином перед любимой женщиной. С этим можно пойти только к матери.
Наверно, она нужна была ему именно за этим. Ему хотелось уткнуться лицом ей в колени, чтоб она погладила его по головке и пожалела, и жалобно признаться: «Мама, это я, твой маленький мальчик. Я ужасно устал, я запутался, я слаб, я невезуч. И ничего у меня не получается!»
Но эту страшную тайну он оставил при себе. Той мамы больше не было. Он видел беспомощную маленькую девочку с печальными и растерянными глазами. Этой девочке самой нужна была защита и поддержка. И он, здоровый детина пятидесяти двух лет, понял наконец, что никогда уже не станет ребенком.
Через полчаса он был во дворце. Леций встретил его не один, с братом. Конс сидел на подоконнике, худой и энергичный, как гончий пес, готовый в любую минуту сорваться. За окном поднималось медное, увязшее в редких облаках солнце, рассеянно освещая ледяную гладь залива.
— Вот и я, — объявил Ольгерд.
— С какими новостями? — спросил Конс.
Леций стоял, скрестив на груди руки, и молчал. Он был в черном, только плащ поблескивал голубыми искрами. Это обычно говорило о его скверном настроении.
— Новости хорошие, — сказал Ольгерд, — с Магустой мы покончили.
— Сами? — недоверчиво спросил Леций.
— Отец заставил Дария трансформировать ее к эрхам. Так что теперь голова болит у Мудрых. А мы можем отдохнуть.
— Как ему это удалось?
— Это долгая история. Я охотно расскажу ее позже, а сейчас мне не терпится узнать, что у вас тут происходит?
Оба брата посмотрели на него хмуро.