Призрак миссис Рочестер

Она смотрит на дверь в спальню, затем снова на меня, явно не зная, что делать.

– Сейчас же! Я хочу пить, немедленно! – Голос срывается на визг, и я ничего не могу с этим поделать. Вся красная от гнева, она наконец быстро выходит, а я, выпрыгнув из джакузи, надеваю халат, и острие ножа тут же колет живот.

Пусти кровь, Беатрис. Прямо сейчас. Ты должна все выполнить сегодня.

Я снова вспоминаю про Барбадос и как я его любила тогда. Мне не хочется следовать плану.

Но я больше не могу думать, туман в мыслях скручивается спиралями, густеет. Я начинаю ходить туда-сюда по террасе своей знаменитой походкой Беатрис Мак-Адамс. Где-то слышатся голоса, но они не у меня в голове. Они доносятся снизу сумбурным гамом. Подхожу к ограждению взглянуть и вижу коричневый пикап, принадлежащий тому маленькому человечку, колдуну Гектору. Рядом с ним – большой белый «Лэнд-Крузер» со вмятинами. Мой тюремщик там же, и Гектор тоже, – это их голоса доносятся до меня, плетущие какой-то заговор на своем колдовском языке.

Я наблюдаю, как Гектор идет к пикапу, открывает багажник и вытаскивает предмет, закутанный в белую ткань. Он ее снимает, и я чуть не ахаю.

Это та девчонка. Девчонка по имени Лили.

Она вернулась в свою раму. Обратно в картину Амедео Модильяни.

Мой тюремщик повез меня на аукцион в Париж и сделал самую высокую ставку, чтобы купить мне свадебный подарок. «Модильяни. Как ты и хотела, Беат», – сказал он и повесил картину в спальне, и девушка смотрела на меня оттуда, пока я спала.

Да, это она, она приехала в пикапе Гектора. Глаза у нее овальной формы, губы цвета моченой вишни, небольшая грудь виднеется под белой прямой блузкой.

Но я не понимаю. Я же ее убила.

Ты ее не убила, – шипит Мария. – Я же тебе говорила. Ты сама слышала ее голос прошлой ночью.

Мысли застилает туман. Я смотрю, как мой тюремщик поднимает девушку, бережно, за краешки рамы, точно драгоценный камень, будто это рубин для королевской короны, и несет ее к «Лэнд-Крузеру».

Гектор поднимает крышку багажника и вытаскивает что-то: это деревянный короб, большой и плоский, и они с моим тюремщиком укладывают туда девушку на картине.

Внутри меня пузырьками клокочет смех.

Это же гроб. Она все-таки мертва!

Я убила ее маникюрными ножницами, в тот день в прошлом апреле. Да. Я выколола ей глаза, разрезала ее рот и груди, а потом написала ее имя вокруг: Лили, Лили, Лили. А теперь мой тюремщик похоронит ее вместе с картиной и рамой точно так же, как похоронил ту старую собаку, Делайлу.

Гектор забивает гвозди в крышку короба, кладет его в еще больший деревянный короб и заталкивает обратно в «Лэнд-Крузер».

Наружу выходит мальчик в золотых очках, что-то говорит моему тюремщику, а потом забирается на водительское сиденье.

Это все уловки, Беатрис, – предупреждает Мария. – Заговор, чтобы обхитрить тебя. Чтобы ты думала, что она мертва. Но теперь ты видишь, что это не так.

Не понимаю.

Ты слышала ее голос вчера по телефону. Слышала, что она говорила. И знаешь, что он собирается сделать.

Где-то глубоко внутри меня поднимается крик.

Тебе придется выполнить план прямо сегодня.

Вытаскиваю нож из кармана халата и быстро иду обратно к стеклянным дверям своей комнаты. Приходит Аннунциата с моей газировкой, но я уже не хочу, протискиваюсь мимо нее, сжимая острие, чтобы она его не увидела.

Захожу в спальню, запираю дверь. И вытаскиваю нож.

Глава одиннадцатая

Я решила, что если я больше не буду причинять неудобств, Эван станет обращать на меня внимания не больше, чем на какое-нибудь дикое животное вроде оленя или сурка, поселившегося на его территории, но вполне безвредного. Но я ошибалась.

Три дня спустя после нашей не самой мирной встречи на дороге у башни, когда я выгуливала Пилота в сумерках, как часто делала в последнее время, на первом же повороте дороги нас догнали, несясь как угорелые, немецкие овчарки, Минни с Микки. Пилот залился радостным лаем, и все трое бросились в кусты. Вскоре подошел Эван, уже не хромая. Он шел так быстро, что вполне мог меня обогнать. К моему удивлению, мужчина замедлил шаг и пошел рядом.

Он находился в своем мрачном настроении и шагал молча. Но у меня с настроением было все в порядке – нет уж, не дам себя утянуть следом.

– Можно вас спросить? – несколько минут спустя легким тоном спросила я.

Рочестер угрюмо глянул на меня.

– Что за ерунда написана на вашей татуировке? – не отставала я.

– А, вы об этом. Предполагалось, что это английский.

– Предполагалось?

Он только фыркнул в отвращении.

– Мне было девятнадцать, я был в Куэрнаваке, в Мексике, перебрал мексиканской водки. Написал фразу, которую хотел, и отключился. Чертов мексиканец не разобрал мой почерк.