Призрак Оперы. Тайна желтой комнаты. Дама в черном

На полу я нашел «пенджабский шнурок», которого так опасался весь этот вечер. Не было никаких сомнений в том, что именно такой веревкой был задушен Жозеф Бюкэ. Должно быть, бригадир машинистов как-то вечером застал Эрика в тот момент, когда тот возился с секретным камнем на третьем этаже подвала. Подталкиваемый любопытством, Бюкэ, видимо, попытался проникнуть в тайный ход, камень закрылся за ним, и он упал в «комнату пыток», откуда Эрик вызволил его уже мертвым. Я живо представил себе, как Эрик, чтобы избавиться от трупа, дотащил его до декорации к «Королю Лахора» и повесил там, желая преподать другим урок или усилить суеверный ужас, который помогал ему охранять подступы к своей пещере.

Однако, поразмыслив, Эрик вернулся за «пенджабским шнурком», искусно сплетенным из кошачьих кишок, потому что он мог возбудить любопытство судебного следователя. Только так я могу объяснить исчезновение веревки повешенного.

И вот я нашел эту веревку в «комнате пыток» у себя под ногами. Я не робкого десятка, но на лбу у меня выступил холодный пот.

Фонарь, при свете которого я обследовал стены этой печально знаменитой комнаты, задрожал в моей руке.

Виконт де Шаньи заметил это и с тревогой спросил:

— Что случилось, сударь?

Я быстрым жестом заставил его замолчать, потому что у меня оставалась одна, самая последняя надежда, что злодей еще не знает о нашем присутствии в «комнате пыток».

Однако даже эта призрачная надежда не сулила спасения, ибо, судя по всему, «комната пыток» служила для защиты его дома со стороны третьего подвального этажа, и, возможно, эта защита срабатывала автоматически.

Может быть, пытки также должны были начаться автоматически, и неизвестно, какое из наших действий будет сигналом к их началу.

На всякий случай я наказал своему спутнику сохранять полную неподвижность.

Жуткая тишина нависла над нами.

Красный луч моего фонаря продолжал метаться по стенам и по полу комнаты, и я узнавал… узнавал…»

XXIII. В «комнате пыток»

(Продолжение рассказа Перса)

«Мы стояли в середине небольшого зала идеально шестигранной формы, все шесть стен которого были сплошь, от потолка до пола, покрыты зеркалами. В углах блестели зеркальные вставки — узкие, длинные многогранники, поворачивающиеся на барабанах… Да, я узнал их… узнал железное дерево в одном углу, перед одним из этих многогранников, железное дерево с железными ветвями, которые были предназначены для несчастных самоубийц…

Я схватил своего спутника за руку. Виконт де Шаньи дрожал всем телом, готовый звать свою невесту, кричать, что пришел к ней на помощь, и я боялся, как бы он не потерял самообладания.

Неожиданно мы услышали с левой стороны какие-то звуки.

Вначале это было похоже на скрип открывшейся и тут же закрывшейся двери в соседней комнате, потом послышался глухой стон. Я сильнее сжал руку виконта, и тут мы отчетливо услышали слова:

— Выбирайте: либо свадебная месса, либо заупокойная!

Я узнал голос чудовища.

Снова раздался стон. Потом наступило долгое молчание.

Теперь я был уверен, что Эрик не знает о нашем присутствии в его жилище, иначе он сделал бы так, чтобы мы ничего не слышали. Для этого ему достаточно было плотно прикрыть маленькое невидимое окошко, через которое любители пыток обычно наблюдают за происходящим.

Следовательно, мы имели большое преимущество перед Эриком: мы были рядом с ним, могли слышать его, а он об этом не знал.

Самое главное заключалось в том, чтобы он оставался в неведении, и я ничего так не боялся, как несдержанности виконта де Шаньи, который горел желанием броситься, прямо сквозь стены, на помощь своей невесте, чей стон мы только что услышали.

— Заупокойная месса — это не очень весело, — продолжал между тем Эрик, — а вот свадебная — можете мне поверить! — это чудесно! Вам выбирать! Что касается меня, я не могу больше жить вот так, под землей, в норе, как крот! «Торжествующий Дон Жуан» закончен, и теперь я хочу жить, как все люди. Хочу иметь жену, как все люди, хочу гулять с ней по воскресеньям. Я придумал маску, которая будет придавать мне любую внешность. Никто даже не обернется, увидев меня. А вы будете самой счастливой из женщин. Мы будем до изнеможения петь друг для друга. Вы плачете! Вы меня боитесь! Но ведь я совсем не злой! Любите меня, и вы это увидите. Мне не хватало только человека, который полюбил бы меня, чтобы я стал добрым. Если бы вы меня любили, я был бы кроток, как ягненок, и вы бы делали со мной все, что захотели.

Стоны, сопровождавшие эти заклинания, становились все громче. Я никогда не слышал таких отчаянных стонов, и вдруг мы с виконтом сообразили, что эти ужасные жалобы исходят от самого Эрика. Кристина же, должно быть, онемела от ужаса и не имела сил ни кричать, ни плакать.

Стоны становились тяжелыми и мощными, как жалобы океана. Три раза из каменной груди Эрика вырвался крик:

— Вы меня не любите!

Потом голос его стал мягче.

— Почему вы плачете? Ведь вы знаете, что делаете мне больно.

Ответом ему было молчание.