Разве поединок с заядлым дуэлянтом может сравниться с борьбой против самого гениального из иллюзионистов? Мне самому становилось не по себе при мысли, что я вступаю в противоборство с человеком, которого можно увидеть только тогда, когда он сам того захочет, и который, напротив, видит все даже в абсолютной темноте. С человеком, чья ловкость, опыт, воображение и проворство позволяли ему не только использовать все применяемые обычно средства, но и создавать зрительные и слуховые иллюзии с целью завлечь человека в ловушку и погубить! Тем более что схватка будет происходить в подземельях театра, в этом фантасмагорическом мире! Можно ли без дрожи вообразить себе это? Представить, что ждет обычного человека, завсегдатая Оперы, в замкнутом пространстве театра, в пяти подземных и двадцати пяти верхних этажах, где ему предстоит вступить в схватку с мастером ловушек в его собственном логове.
Хотя я тешил себя надеждой, что Эрик не мог покинуть Кристину Даэ и должен находиться вместе с ней в своем доме на озере, куда он в прошлый раз перенес девушку, лишившуюся сознания, однако же меня не покидало опасение, что сейчас он бродит где-то вокруг нас с пенджабской удавкой наготове.
Никто лучше его не умеет бросать пенджабскую удавку, он по праву считается князем палачей, равно как и королем иллюзионистов. В пору, когда он рассмешил младшую жену султана во времена жестоких и кровавых забав, которые с иронией именовали сладостными ночами Мазендарана, она потребовала, чтобы он придумал что-нибудь такое, что бы ее до дрожи пробрало, и он не придумал ничего лучше, чем игра с пенджабской удавкой. Эрик бывал в Индии и приобрел невероятную ловкость в обращении с ней. По приказу султанши его запирали в небольшом внутреннем дворике, куда вталкивали воина – чаще всего приговоренного к смерти, – вооруженного длинным копьем и большим мечом. У Эрика же была только эта удавка, и вот в тот момент, когда воин готовился нанести последний, смертельный удар, слышался свист удавки. Одним движением кисти Эрик затягивал тонкий шнурок лассо на шее противника и подтаскивал тело к высокому окошку, откуда наблюдала за схваткой султанша со своими служанками, получая в награду восторженные аплодисменты. Султанша тоже научилась бросать удавку и умертвила таким образом немало служанок и даже нескольких своих подруг, пришедших ее навестить. Но я предпочту оставить жуткую тему сладостных ночей Мазендарана. Я упомянул об этом лишь затем, чтобы объяснить, почему я то и дело напоминал виконту де Шаньи в подземельях Оперы, как следует держать руку, чтобы избежать удавки Эрика. В лабиринте наши пистолеты были бесполезны, поскольку я был уверен, что, если Эрик сразу не воспрепятствовал нам пройти по проходу коммунаров, он не станет сражаться в открытую. Но он мог в любой момент метнуть свою удавку. У меня не было времени объяснять виконту, что где-то в темноте нас ждет свистящее лассо Эрика, да если бы и было, я не стал бы вдаваться в подробности. Я ограничился тем, что посоветовал ему постоянно держать руку полусогнутой на уровне лица, как держат пистолет в ожидании команды „Огонь!“. В этом положении даже ловкий душитель не сможет набросить на шею жертвы удавку, потому что вместе с шеей шнурок обхватывает руку и петлю, ставшую бесполезной, легко снять.
После того как мы с виконтом избежали встречи с комиссаром полиции, „закрывальщиками дверей“, пожарными, впервые столкнулись с крысоловом и его крысами, не попались на глаза таинственному субъекту в фетровой шляпе, нам в конце концов удалось пробраться на третий этаж подземелья. Мы протиснулись между опорой балки и декорацией к „Королю Лахорскому“, повернули камень и спрыгнули прямо в убежище, которое Эрик соорудил внутри двойной стены фундамента театра. (Кстати, Эрик был одним из первых каменщиков у Филиппа Гарнье, архитектора Оперы, и продолжал работать в одиночку, тайком, когда работы были официально приостановлены во время войны, осады Парижа и Коммуны.)