Я слишком хорошо знал Эрика, чтобы самонадеянно полагать, что мне удалось выведать все ловушки, которые он мог сотворить за это время; поэтому, когда мы проникли в его дом, я приготовился ко всякого рода неожиданностям. Я знал, что он строил дворцы Мазендарана. Одно из самых лучших сооружений в мире он превратил в дьявольский дом, где нельзя было произнести даже вполголоса ни слова, чтобы это не передалось повсюду посредством эха. Причиной скольких семейных драм, скольких кровавых трагедий стал Эрик со своими люками-западнями! Не говоря уже о том, что в этих дворцах с их обилием ловушек никогда нельзя было сориентироваться, где ты находишься. Он сделал удивительные изобретения, и самым любопытным, самым ужасным и опасным из них, конечно же, была „камера пыток“. Обычно в эту комнату бросали приговоренных к смерти, хотя султанша нередко забавлялась, подвергая мучениям невинных горожан. Мне кажется, что это было самое изощренное и жестокое из развлечений, придуманных Эриком для „сладостных ночей Мазендарана“. Когда посетитель „камеры пыток“ впадал в отчаяние, ему милостиво разрешалось покончить с собой при помощи пенджабской удавки, которую специально для этого оставляли у подножия железного дерева.
Хотя волнение мое было велико, я сразу увидел, проникнув в убежище монстра, что комната, в которой оказались мы с виконтом, прыгнув из прохода, являлась точной копией „камеры пыток“ в Мазендаранском дворце.
Под ногами я нашел пенджабскую удавку, которой так опасался весь этот вечер. Я уже пришел к выводу, что именно так был задушен Жозеф Бюкэ. Должно быть, шеф, отвечавший за рабочих сцены, как-то вечером застиг Эрика в тот момент, когда тот возился с камнем на третьем этаже подземелья. Из любопытства Бюкэ, видимо, в свою очередь последовал в тайный ход, прежде чем камень закрылся за ним. Он упал в „камеру пыток“, откуда Эрик вызволил его уже мертвым. Я живо представил себе, как Эрик, чтобы избавиться от трупа, дотащил его до декорации к „Королю Лахорскому“ и повесил там, чтобы другим было неповадно или чтобы усилить суеверный ужас, который помогал ему охранять подступы к своей пещере.
Однако, поразмыслив, Эрик вернулся за пенджабской удавкой, искусно сплетенной из кошачьих кишок, потому что она могла привлечь внимание судебного следователя. Только так я могу объяснить исчезновение „веревки повешенного“.
И вот я нашел эту веревку под нашими ногами в „камере пыток“. Я вовсе не трус, но лоб мой покрылся холодной испариной. Луч фонаря, при свете которого я обследовал стены этой печально знаменитой камеры, задрожал в моей руке.
Заметив это, виконт де Шаньи с тревогой спросил:
– Что случилось, сударь?
Я нетерпеливым жестом заставил его замолчать; оставалась последняя надежда, что злодей еще не подозревает о нашем присутствии в „камере пыток“.
Однако даже эта призрачная надежда не сулила спасения, ибо, как можно было предполагать, „камера пыток“ служила для защиты его убежища на озере со стороны третьего подвального этажа и, возможно, начинала действовать автоматически.
В таком случае пытки также должны были начаться автоматически, и неизвестно, какое из наших действий станет сигналом к их началу.
Я посоветовал своему спутнику сохранять полную неподвижность.
Жуткая тишина нависла над нами.
Красноватый луч моего потайного фонаря продолжал метаться по стенам и по полу комнаты, и я узнавал… узнавал…»
Глава 23
В «камере пыток» (Продолжение рассказа Перса)
«Мы находились в центре небольшого зала, по форме представлявшего собой правильный шестигранник, все шесть стен которого были сплошь покрыты зеркалами, от потолка до пола. По углам размещались вставки из наборных зеркальных пластинок, которые могли поворачиваться на барабанах… О, я тотчас узнал их… узнал железное дерево в углу, возле одного из зеркальных цилиндров, – дерево из железа с ветвями из железа, которые были предназначены для несчастных самоубийц…
Я удержал своего спутника за руку. Виконт де Шаньи дрожал всем телом, готовый выкрикнуть своей невесте, что пришел к ней на помощь… Я боялся, что он не сможет сдержать чувств.
Вдруг слева мы услышали шум.
Вначале это напоминало поскрипывание открывшейся и тут же закрывшейся двери в соседней комнате, потом донесся глухой стон. Я сильнее сжал руку де Шаньи, мы отчетливо различили слова:
– Одно из двух: свадебная месса или заупокойная!
Я узнал голос монстра.
Снова донесся стон.
Затем он стих и наступило долгое молчание.
Теперь я убедился, что Эрику неизвестно о нашем присутствии в его жилище, в противном случае он сделал бы так, чтобы мы ничего не расслышали. Для этого ему достаточно было плотно прикрыть маленькое невидимое окошко, через которое любители обычно наблюдают за происходящим в „камере пыток“. Я был уверен, что, если бы он знал о нашем присутствии, пытки начались бы немедленно.
Таким образом, мы получили большое преимущество перед Эриком: мы находились совсем рядом с ним, могли слышать его, а он ничего об этом не знал.