Призрак пера [litres]

Энрико таращится на меня с этим его выражением «так хочется тебя убить, но нельзя», которое тоже очень знакомо благодаря матушке (как, к примеру, когда в день фотографирования в школе я накрасилась черной помадой, а она обнаружила это уже на фото).

– Неправда, что тебе дела нет, – в последний раз отчаянно пытается он.

– Ну хорошо, не до всех, – уступаю я. – Только до таких противных, как Бьянка, – добавляю для Берганцы.

Краем глаза вижу, как Энрико дергается, с трудом сдержавшись и не послав меня жестом куда подальше.

Берганца по-прежнему не отводит от меня изучающего взгляда, но уголок рта уже чуть приподнимается в едва заметной улыбке.

– Да, видите ли, дело в том, госпожа Сарка, что мы должны вас допросить. У вас есть выбор: остаться здесь, как великодушно предложил ваш начальник, или поехать со мной в комиссариат.

– Что ж, мы вполне можем… постойте, минуточку! – Внезапное озарение больше похоже на удар током. Ох ты черт. Вот почему Энрико только что разыгрывал эту пантомиму, представляя меня белой и пушистой. – Вы ведь не хотите сказать, что это я с ней что-то сделала?

Берганца уже собирается ответить, но он из тех вдумчивых людей, которые медленно подбирают слова, и я его опережаю:

– Нет уж, извините: у этой дамочки толпы тронувшихся фанатов, которые преследуют ее точно потенциальные Марки Чепмены[26], а вы обвиняете меня? И где, по-вашему, я ее прячу, учитывая, что живу в квартире в пятьдесят квадратных метров без чердака, подвала или другого отдельного помещения? На балконе? Или, может, в духовке, раз все равно не готовлю? А как бы я ее туда пронесла: в багажнике своего супермини? Господи, да какого дьявола вы…

– Вани, а теперь ты постарайся понять, – слащавым голоском встревает Энрико.

Еще одно озарение. Он вовсе не пытался выдать меня за добрую и хорошую ради меня самой: просто до смерти боится расследования и его последствий для своих драгоценных объемов продаж. Конечно, он хочет увидеть Бьянку целой и невредимой и, возможно (возможно!), меня тоже, но если уж мне не отвертеться, пусть я хотя бы палки в колеса не ставлю. Ну конечно. Все тот же беспринципный поганец.

– Комиссар только выполняет свой долг. Речь неизбежно зашла бы и о тебе, ведь ты пишешь книгу за пропавшую… – На этих словах он трусливо понижает голос, будто боится, что из коридора услышат: – Ты всегда в тени, работаешь ради успеха других, и вполне допустимо, что из чувства мести…

– Какая, к чертям, месть! Вот максимум, до чего я могу дойти! – С этими словами я, подхватив торт Риккардо, швыряю его на клавиатуру ноутбука Энрико и прихлопываю крышкой.

Сэндвич из компьютера с шоколадом и кремом.

Энрико, потеряв дар речи, созерцает катастрофу, раньше бывшую его «Хьюлеттом Паккардом».

Берганца внимательно наблюдает за развернувшейся сценой; в глазах у него мерцает какая-то искорка, но я пока недостаточно изучила его лицо, поэтому не могу сказать, веселье это, профессиональный интерес или первый признак лихорадки.

Я решительно направляюсь к двери.

– А теперь, если вас не затруднит, проводите меня в комиссариат. Постараемся как можно быстрее уладить эту формальность. И все подальше от этой змеи.

Глава 9. У него и плащ есть

Оказалось, что разницы между кабинетами комиссара и редактора почти нет. Большой письменный стол, компьютер с принтером, гора бумаги.

Освещение в каждой комнате и коридоре – как в столовой: неоновые лампы из тех, что излучают настолько белый свет, что начинает болеть голова. Сам по себе комиссариат выглядел бы нормально, в конце концов, историческое здание в центре Турина, но неоновые лампы в его недрах придают сводчатым потолкам мертвенно-бледный негостеприимный вид. Линолеум на полу скрипит под ногами агентов, снующих туда-сюда. Во время моего допроса в кабинет вошли молодой человек и девушка, оба в форме: принесли комиссару папку с документами и ответили на три коротких вопроса о чем-то произошедшем в районе Фалькера. Он быстро отпустил их, вежливо, но коротко, без лишних слов. Видно, что прирожденный руководитель. Шаги тех двух агентов по коридору еще минут десять играли на нервах, как скрип ногтей о классную доску. Как Берганца может сидеть здесь весь день? Если еще и кофе из кофемашины окажется отвратительным, измученный вид комиссара будет вполне объясним.

– Поясните мне вот что, – тем временем говорит Берганца. Часы уже давно пробили семь, в кабинете сидим только мы с ним и совсем юный агент, ведущий записи в уголке за моей спиной. Берганца выглядит уставшим. Кто знает, во сколько ему пришлось сегодня встать. Хотя представить его отдохнувшим и цветущим я не могу: он будто родился для того, чтобы ходить с изнуренным видом и бокалом бурбона в руке.