Призрак пера [litres]

– Так и думал. Я же сказал, что твое правильное питание беру в свои руки. Так что сейчас мы едем тебя кормить.

И что на это ответить? С одной стороны, живущий внутри меня медведь аж захлебывается от негодования и замешательства. Подобное нарушение личного пространства и расписания для него непростительно, и он хочет просто уйти и упасть на кровать, чтобы его не трогали. С другой…

– Боже, Риккардо, ты и твои фокусы как из романа… У меня выдался не день, а сплошной абсурд, и потом, кто вообще в такое время садится чинно-благородно ужинать?

– А кто говорил про чинно-благородно? – тут же отзывается он. – Прошу. – Он достает из кармана нечто, издающее «бип» и мигающее. Мигают также и четыре фары рядом с тротуаром: так я понимаю, что это были ключи от машины. Машины, в которую он знаком приглашает меня сесть.

Я остаюсь на месте.

– Ну же, пойдем! Неужели ты не можешь просто довериться, хоть один несчастный раз в своей жизни? Я просто хочу отвезти тебя на ужин, а не съесть сам!

Тут я уже чувствую себя так глупо, что закатываю глаза и решаюсь.

Куда мы едем, я не знаю, поэтому мне не по себе. На мне та же одежда, что и днем, для похода в издательство, то есть практически мантия-невидимка, и без плаща и сапог ощущение уязвимости только усиливается. А еще я хочу есть, и это только ухудшает положение, потому что мужчина, планирующий ужин, обладает определенной властью над голодной женщиной. И, учитывая все эти слои неловкости и неудобства, я знаю, что стоит мне открыть рот, как риск выдать идиотскую шутку вырастет до небес, поэтому, когда Риккардо начинает что-то весело говорить, я вздрагиваю, предчувствуя опасность.

– Ты думаешь, что я не понимаю, а на самом деле очень хорошо понимаю, – заверяет он. – Ну то есть смущение, недоверчивость. Ты считаешь, что мы еще друг друга плохо знаем, даже нет, что мы вообще друг друга не знаем, и тебе кажется непостижимым, как человек, который тебя не знает, так странно себя с тобой ведет. И знаешь, что я скажу?

– Что?

– Что ты совершенно права. Твоя позиция полностью понятна, никаких возражений. Так что сейчас мы эту проблему решим.

Нужно просто продолжать смотреть на проплывающий за окном город. Даже во время допроса в комиссариате, закончившегося меньше часа назад, но будто в другой жизни, я не чувствовала себя настолько во власти другого человека.

– И знаешь, как мы ее решим? – тем же веселым тоном продолжает Риккардо, по-прежнему глядя на дорогу.

– Нет. Не знаю. Понятия не имею, как решить эту проклятую проблему, – вздыхаю я. – Ладно, давай. Расскажи, как мы узнаем друг друга лучше. Ты передашь мне досье на всю твою жизнь, включая школьный дневник и медицинскую карту? Заставишь меня заполнить опросник с вопросами о моем прошлом? Позвонишь моим родственникам и учителям начальных классов?

Риккардо делает вид, что размышляет. Судя по всему, он в прекрасном настроении. Точнее, мое очевидно нервное состояние его только раззадоривает.

– Очень эффективные методы, но слишком долгие. Нет. Остановимся на простых решениях. Сыграем в игру вопросов и ответов, как в детстве. Быстро, практично, эффективно. Начнем: твой любимый цвет?

Теперь я уже с ужасом смотрю на него, а не на дорогу.

– Ты совсем сошел с ума, – делаю вывод я.

– Вовсе нет. Ну же, любимый цвет? Хотя погоди, попробую угадать. Черный?

– Поверить не могу, что этот диалог происходит на самом деле. Сюр какой-то.

– Черный? Я угадал?

Качаю головой. Что ж. Похоже, выхода нет. Ох, да кому какое дело. Все равно я уже не очень контролирую происходящее в своей жизни с тех пор, как этот нахал послал мне ту подарочную корзину.

– Фиолетовый. Но ты был близок. Хотя это не так и сложно.

– Угадай мой.

– Зеленый, как неистребимые сорняки.

– Неплохая попытка, но нет, синий. Любимая группа? Я бы сказал, что Joy Division.

– Нет. The Smiths.

– Но и сейчас я был близок, согласись. А моя?

– Откуда мне знать… наверное, что-то американское того времени, Creedence, the Eagles…

– Один бал синьорине, Creedence. Теперь посложнее: любимый фильм.

– Твой так точно что-то вроде «Гиганта» или «Непрощенного»[29].

Риккардо только смеется.

– Обожаю их, но мимо. А твой, наверное, триллер «Что случилось с Бэби Джейн»? Хотя нет, скорее нуар «Бульвар Сансет».

– Нет. Никогда не догадаешься.

– «Однажды в Америке»?

– Теплее, но не горячо.

– «Все о Еве»?

– Я же сказала, что совсем холодно.

– «Унесенные ветром», – вдруг хором выдаем мы. И тут же оба изумленно замолкаем.

– Ого, – выдыхает Риккардо. Готова поклясться, что под этой веселой уверенностью в себе он действительно поражен. – Ну не так уж и странно, что это мой любимый фильм. Нравоучительная, но приятная картина из американской жизни. А твой-то почему?

– Потому, естественно, что Скарлетт – бесчувственная, беспринципная, предприимчивая эгоистка, которой никто не нужен.

– Естественно, – кивает он.

На миг он поворачивается ко мне, и я, прости господи, отвечаю на его улыбку.

– Куда мы, черт побери, едем?

– Это сюрприз.

– Я не люблю сюрпризы.

Улыбается. Ему весело.