Призрак в Лубло

Все умолкли. Кто же это тогда? А мать подливала масла в огонь…

— На хуторе Мароти он, может, способен. Туда этот «барчук» готов повести цыган…

— Так кто же пришел, а? — спросил опять отец.

— Твой сыночек!

Старик удивился.

— Андриш? Мой Андриш? — И лицо его засияло. — Вот это да! Сынок, что же это такое?

Тихо улыбаясь, Андриш неуклюже, как молодой медведь, вошел в комнату. На нем не было уже солдатской формы, потому что мать сберегла одежду, в которой он щеголял до армии. Где-то он раздобыл себе дорожную фуражку, и она, лихо заломленная набекрень, красовалась у него на макушке.

— Ну, мамаша, какая ваша любимая песня? — обратился он к матери. — Дайте я вам сыграю ее.

Цыганам пришлось войти в дом. Они с трудом поместились в небольшой комнате. Стали кругом — первая скрипка, контрабас, виолончель и кларнет.

— Видите ли, — проговорил Андриш пьяным голосом, расцвечивая свою речь дебреценским говорком, — у меня такое настроение, мамаша, что даже собака моя и та готова лечь у ваших ног и вам служить…

Мать еле заметно улыбнулась. На лице жены поденщика сияла радость. Все-таки жизнь становится легче, если сын тешится и веселится. Будет из него человек, пусть даже и не хозяин! Бедняк ведь все равно не копит деньгу, не думает о завтрашнем дне, не в пример богачам, которые готовы дважды есть одну и ту же пищу. Все будущее бедняка в его руках и трудолюбии. Пусть же радуется сынок, ведь он и без того немало хлебнул горя… Таким скорее полюбят его и зажиточные, а на них вся надежда. Пусть себе веселится, — он не тратит ни отцовского, ни материнского.

— Мамаша, хочу мириться! — сказал Андриш и принялся обнимать мать. — Хочу мириться со своей судьбой, а это не делается без вина…

Затем бросился к первой скрипке.

— Лади! Давай-ка, дорогой Лацика, сыграй мне такую песню, о которой ты никогда еще не слышал. Деньги мои, и, значит, я приказываю!.. Играй, да не какую-нибудь, а русскую песню, — сказал он немного погодя и начал насвистывать мотив.

Цыган-скрипач тихо подыгрывал, подбирая мелодию, и протяжная, грустная песня поплыла по комнатушке, неся с собой чужие вкусы, чужие чувства, чужие ароматы!

Для домочадцев и цыган она была странной и необычной, но Андриша песня брала за сердце, и здоровенный парень вдруг ни с того ни с сего рухнул на стол и зарыдал в голос.

Все растроганно смотрели на Андриша. Жужика подошла к брату и принялась гладить его по голове.

— Эту песню даже сынок мой напевал, — проговорил Андриш и вновь разразился еще более горькими рыданиями.

— Не печалься, Андришка, — сказал ему цыган, — я вот поговорю с господином главным нотариусом, и мы привезем тебе жену вместе с сыном.

Андриш завопил:

— Ее не надо… Жены не надо, только сына.

Наступила мучительная тишина.

— Ты не любил ее? — спросила Жужика.

Андриш промолчал.

— Любил, — буркнул он погодя, — очень даже любил, да и теперь люблю. Но она жила и думала не по-венгерски, — только скопидомничала. Жизнь с ней была мне настоящим адом… Матушка, она не понимала меня.

— Она была русской, сынок.

— Не русской. Она была моей женой! Ей следовало то же чувствовать, что я чувствую! Думать так, как я думаю!.. Как вы, мамаша… Но коли я говорил «белое», она говорила «черное»… Руки на себя готова была наложить, если я возражал.

— Ну и пусть ее!

Андриш замолчал.

— Потому я вернулся, матушка моя дорогая, что должен был бежать от жены. А не то с ума сошел бы…

— Что поделаешь, сынок, сердце, оно-то и вернуло тебя к родителям!

— Сердце вернуло, мама, но нужно было спасаться от жены. Мамаша, до самой смерти все буду оплакивать ее… Играй, играй… Да не то! Не венгерскую! А ту, русскую, которую я насвистывал… ту… которую даже мой сын знает…

Он снова закрыл лицо руками и принялся плакать.

Тем временем отрылась дверь и в комнату вошел Йошка.

Он начал было извиняться, но тут же с удивлением уставился на цыган, на плачущего Андриша, на курящего трубку Пала Хитвеша и на неподвижные, с ужасом устремленные на него глаза Жужики.

Появление Йошки всех смутило. Мать оторопела и отвернулась, отец опустил голову, Жужика словно застыла.

Только Андриш по-прежнему распевал русскую песню.

Йошка почувствовал, какова атмосфера в доме, и заговорил извиняющимся тоном:

— На рассвете ко мне заглянул господин Йона, пришлось пойти с ним на хутор… только вот сейчас вернулся.

С этими словами он подсел к Жужике, на ее же стул, как обычно.

В комнате воцарилась леденящая тишина. Даже Андриш и тот умолк; он совсем загоревал.

— На какой хутор? — резко спросила старуха, сидевшая на лежанке спиной к остальным.

Йошка от резкого тона смутился.

Его тоже охватило общее настроение, и он грубо ответил:

— На хутор Мароти.

Все посмотрели на парня. Даже Жужика и та отпрянула от него, как от заразного больного, которого следует сторониться. Так, значит, это правда?

Старуха встала и стремительно вышла на середину комнаты.

— Послушайте, господин Дарабош! Вот что я хочу сказать. Мне известно, что вы были на хуторе Мароти, но это нам безразлично, господин Дарабош. Наша дочь — бедная девушка, она пара бедному человеку. Мы не желаем, чтобы ваши родители потом попрекали нас.