Призрак в Лубло

— Да, этот момент неясный. Хотя без него все остальное ясно как божий день. И все равно, именно здесь надо искать. Здесь собака зарыта, — повторил губернатор убежденно.

— Ладно, ладно, — сухо засмеялся начальник полиции, величественно покачал головой и подергал плечами. — Предприму я необходимые шаги, поищу, где она зарыта, ваша собака. Сегодня же пошлю в Варшаву моего лучшего тайного агента, знаменитого Якоба Штранга. Штранг — это настоящий дьявол! Штранг все вынюхает. Говорят, у Аргуса было сто глаз, так вот, у Штранга их — двести! Он еще посмеется над нами. Честное слово, посмеется. Потому что Штранг — нахал, бессовестный нахал. Ну да ладно, все равно, доставлю я самому себе удовольствие, перешлю вам доклад о результатах расследования…

На этом их разговор прервался, потому что офицер из королевской гвардии передал Козановичу, что король приказал провести его к себе в приемную.

Козанович и на словах доложил королю обо всем: о сожжении Касперека и последнем плане сенаторов города Лубло.

— В самом деле, удивительная эта история, — сказал король задумчиво. А затем прежним задушевным тоном спросил: — И что же ты собираешься теперь предпринять?

— Хочу просить разрешения вашего величества отрубить голову вдове Касперека.

— Молодая женщина-то?

— Да так, лет двадцать шесть.

— И хороша собой? — почти непроизвольно вырвалось у короля. Он не пренебрегал красивыми женщинами. О его сердечных делах, особенно о любви к некой Адриенне Лекуврер, много рассказывали в те времена, собравшись возле камина да за ужином, тогдашние старухи.

— Очень! Очень даже красивая женщина, ваше величество!

— Тогда жаль, — грустно заметил король.

— Покой целого города, ваше величество…

— Ах, оставь меня в покое, Козанович! — порывисто вскочил король. Козанович почтительно умолк. Король тоже некоторое время молчал, а затем спросил: — Чего же ты еще ждешь?

— Приказа, ваше величество.

Король взволнованно поднялся и хлопнул губернатора по плечу.

— Чудак ты, Козанович. Когда ты являешься ко мне и предлагаешь: «Нужно отрубить голову красивой женщине», — тебе наперед следует знать, что я ее не казню. Но если ты приходишь и говоришь: «Я казнил красивую женщину», — можешь быть уверен, что воскресить ее я тоже не смогу.

И король сделал знак губернатору: можешь идти.

Сепешский губернатор понял все и, преклонив колено, удалился за парчовую гардину.

Но не успел он еще спуститься вниз по мраморным ступеням, как его догнал королевский паж:

— Его величество просят вас вернуться.

Король сам вышел ему навстречу к дверям, и, не успел губернатор произнести ни слова, как он увлек его в комнату, за гардину.

— Смотри, не наделай глупостей, Козанович. Отправь бабочку в какой-нибудь монастырь, там привидение ее, возможно, и не найдет… А король, возможно, найдет… — со смехом добавил он.

Так и случилось. Далеко, прямо у самого королевского трона, родились причины того, что служанка госпожи Касперек, Анна, на которую до сих пор и комар не позарился бы (слишком уж тощая она была для этого), вдруг вошла в моду. Два бравых кавалергарда принялись ухлестывать за нею не на шутку. Вся улица просто диву давалась: и что только они в ней нашли? И конопатая, и кривая, и ходит неуклюже! Ох уж эти глупые солдаты, и куда они подевали свой умишко?! Но что поделаешь, любовь зла. Ее ничем не объяснишь.

И улица примирилась, а у Анчурки с самого начала не было против ухажеров никаких возражений. Она только никак не могла решить: какого из них выбрать. И потому позволяла, чтобы в субботу вечером оба ее поклонника вместе приходили к ней (не дай бог, они еще убьют друг друга). Она впускала их в калиточку, и до полуночи так все вместе они и сидели на скамейке подле ее дверей, слушая, как в соседнем озере всевозможного рода лягушки напевали вечную и единственную песню, переходившую в любовное воркование.

Что крроишь, что кр-кр-кроишь?
Рррубашку, рррубашку!
Прро чью честь? Прро чью честь?
Для дррруга верррнага!

Но как-то раз, в один распрекрасный поэтический вечер, когда Касперек уже много дней кряду не показывался на горизонте, все вдруг сразу как внезапно началось, так и кончилось. Хотя бедные лягушки пели все так же красиво.

Ах, изменники! Хорошо про это сказала крестная Анки: «Не верь, дочка, солдатам, пуговицы у них чистые, а душонки грязные». Словом, получилось так, что однажды остановился перед воротами Касперекова дома легонький экипаж, запряженный четырьмя фыркающими рысаками. На козлах — кучер, немой Андраш Бобрик из Обгарта. Потому что им немой нужен был, а таким оказался один-единственный кучер на всю округу. Слез он с козел, постучал в ворота.

Ну, по этому его сигналу кавалергарды схватили Анку, втолкнули ее в дровяной сарай, а затем вбежали в комнату пади Касперек и хотели ее как была, в одной юбчонке (как раз она начала раздеваться ко сну), усадить в карету.