Призрак в Лубло

Михай Касперек. (Ох, господи, с тех пор бедная яблонька совсем родить перестала.)

— А где же мой курятник? – грозно спросил Касперек, показывая на пустырь на месте своего подворья.

Старый мастер (на старинных колоколах в церквах

Верховины до сих пор еще можно кое-где прочесть его имя) перекрестился и, клацая от страха зубами, пролепетал:

— Начальство сломать приказало!

Касперек грозно засверкал глазами. Какой-то прямо-таки адский огонь горел в них.

— Ну, а курочка куда же делась? – спросил он глухим, загробным голосом.

— Нету и ее. Увезли.

Касперек прошипел что-то сквозь зубы, затем плюнул в лицо мастеру Матушке и пошел назад к своей лошади.

Колокольник заметил (на другой день он под присягой на заседании суда подтвердил это), что Касперек шел, прихрамывая на левую ногу.

Лихо прыгнул в седло, пришпорил своего белого скакуна Палко и кулаком погрозил окаменевшему у окна мастеру Матяшу, грозно крикнув ему:

— Ну что ж, коли увезли вы мою курочку, пустим вам взамен петушка!

И пустил. Красного петуха пустил, с большим гребнем и огненными крыльями. Чтобы тот сожрал весь город

Лубло. Пусть, если так, будет вместо города повсюду просяное поле. . В двух концах, сразу загорелся город

Лубло в ту ночь.

Пострадавшие горожане (две улицы дотла сгорели) снова на чем свет ругали городской магистрат. Сенаторы, мол, виноваты: чего было вмешиваться в сверхъестественные дела? Разве можно человека лишать всего на свете?

Из загробной могилы его выбросили, теперь и на этом свете решили жилья его лишить. С землей дом его сровняли. А где-то нужно же изгнанной душе обретаться?!

А в самом деле, где сейчас Касперек?

Еще некоторое время видели его бродящим по окрестным селам. Кое-кто опознал его, и слух об этом принесли в Лубло. Только была на Каспереке не обычная его нарядная одежда, не та, в которой его похоронили. Теперь он ходил в черном бархатном доломане, в тупоносых барских сапогах и черной шляпе. Будто королевский чиновник. Но все равно его можно было сразу узнать по осанке, по лицу, по белому скакуну Палко.

Только все реже доводилось что-нибудь о нем услышать. Так еще, краешком уха, да и то какую-нибудь сомнительную байку – раз в несколько недель. И может быть, даже не имеющую ничего общего с Каспереком.

Говорили, будто какой-то барин ездил по Сепешу и всюду объявлял по селам, даже через глашатая под барабан:

— Доводится всем до сведения, что, если у вас имеются фальшивые золотые деньги, можете явиться в сельскую управу и там их вам поменяет на настоящее золото или на серебро человек короля, который не желает, чтобы бедный люд терпел урон.

(– Глупости, – сказали на это лублойцы.– Это не наш

Касперек. У этого другие повадки. Наш Касперек хоть и призрак, но не такой он дурак.)

А «человек короля» действительно ездил по селам и действительно обменивал фальшивые золотые на настоящие. (Видите, значит, добрый человек – наш король, любит свой народ!)

И когда люди приносили к этому «королевскому человеку» фальшивые монеты, он всегда спрашивал:

— Откуда взял? Где нашел?

— На дороге у старого моста, по пути к селу Литманово.

— Очень хорошо, сынок.

«Человек короля» после этого естественно отправлялся в Литманово. Там тоже находились фальшивые золотые, которые честно нашедшие их люди не могли никуда сбыть с рук, и даже чуть в беду с ними не угодили. Среди найденных денег были и такие, которые корова крестьянина

Плавика по кличке Яровка подцепила случайно копытом; маленькая Аполка гнала ее домой из стада.

Так и шел по «золотому следу» «человек короля»: ехал от деревни к деревне. Дорогу ему фальшивые золотые указывали. Ехал он, ехал и вдруг очутился перед воротами

Бозлачняйского монастыря. Тишина стояла вокруг, только дубы-великаны, качая своими кронами, шептались, шумели о чем-то. А в вышине, на колокольне, печально позванивал колокол, ничего, однако, не рассказывая о том, какие необычайные дела происходили тогда в монастыре.

Зато игуменья монастыря, в миру – графиня Ганна Штраден, которая вела подробный дневник, наверное, всю чистую бумагу в монастыре извела, описывая события тех дней. А было все вот как.

Еще чуть свет в ворота постучали молотком, который по тогдашнему обыкновению висел на цепочке у воротной притолоки.

Тяжеловатый на подъем монастырский привратник

(семидесятилетний отец Лаурентиус), приоткрыв окошечко в калитке, в образовавшуюся щелку увидел перед собою двух охотников с ружьями за плечами и охотничьими рогами на шее. Одеты они были в куртки с зелеными отворотами, короткие, до колен, толстые штаны с чулками и штирийские зеленые шляпы, украшенные глухариными перьями.

Привратник имел право впускать в обитель посторонних не иначе, как с разрешения настоятельницы. Ему полагалось лишь задать пришельцу через окошечко два вопроса и полученные ответы передать игуменье.

— Кто такие? – был первый вопрос.

Привратник приложил к окошечку ухо, а пришелец –

свои губы.

— Ты что, или не узнаешь?

Лаурентиус покашлял чуток, затем снова подал голос:

— А и впрямь, сдается мне, ровно где-то я уже видел твою физиономию.

— На золотых монетах, – прошептал пришелец.