Призраки балета

– Ну, если бы были… тогда я не знаю, а так… мы друг друга стоим. Как это в вашем балете называется? – она ошибочно причислила Лизу к балетному миру, но та не стала ее поправлять. – Pas-de-deux, что ли? – Айше произнесла это «па-де-де» совершенно по-французски, так, как произносили его все посвященные: чтобы и первое, и второе «де» звучали почти как «дё» и в то же время по-разному. – Они же его танцуют то вместе, то по отдельности, правильно? Вот и мы так: иногда встретимся, сделаем пару па вместе, и опять расходимся, и каждый танцует свое. А вы что-то хотели ему сказать? – спохватилась она.

Все не так просто и безоблачно, сердито подумала Лиза, вон как ты сразу зацепилась за тему.

Па-де-де, видите ли! А если партнер скрылся за кулисами и не выходит, а ты танцуешь и танцуешь, заполняя паузу и спасая положение? Или, наоборот, он вышел танцевать и забыл о тебе, и делает свои антраша и револьтады, не останавливаясь, пока не упадет от усталости?

– Да, я хотела… мне обязательно нужно с ним поговорить, я кое-что вспомнила.

– Я вам дам его мобильный, позвоните непременно, он будет рад! – словно боясь, что Лиза передумает, она с привычной готовностью продиктовала номер. – Заходите, Лиза, хорошо?

– Спасибо, – она тотчас же принялась нажимать кнопки, не обращая внимания на хотевшего что-то спросить Цветана. – Это мы о другом, – отмахнулась она, слушая длинные гудки и зачем-то считая их.

Сколько же можно, а? Полицейский должен отзываться сразу, разве нет?

– Лиза? – Кемаль отозвался после шестого гудка – а если бы меня убили за это время, а? – Как я рад, что вы… – видимо, он хотел сказать, что рад тому, что она решила-таки сказать правду, но тем самым он бы признал, что так и не поверил ей, а это могло быть ей неприятно. Нельзя настраивать свидетелей против себя – это же элементарно, Ватсон! – Я могу к вам подъехать, – выслушав ее невнятные объяснения, заторопился он.

Ах, как он знал, как он любил эти моменты, когда самое безнадежное дело вдруг сдвигается с мертвой точки, когда молчавшие прежде свидетели и предметы начинают говорить, когда по мелочам собранная разрозненная информация вдруг складывается во что-то такое простое и понятное, что удивляешься собственной слепоте и тупости. Ради таких моментов, ради этого захватывающего, стремительного спуска стоило с таким трудом взбираться на эту гору – шаг за шагом преодолевать всеобщее сопротивление и неприязнь, и выслушивать всеобщую ложь, и копаться в реальной и метафорической грязи… так, наверно, они, эти странные балетные люди, часами и годами убиваются у своего станка ради нескольких букетов и пяти минут аплодисментов.

Кемаль знал, что это так и бывает: сам не замечаешь, как оказываешься на вершине – и дальше лыжи уже сами тянут тебя вниз, и не остановиться, и солнце освещает каждую снежинку на этой стороне горы, и ты вырываешься из тени, и склон несется навстречу… нет, надо не увлечься и не упасть, и сохранять рассудительность и спокойствие… попробуй сохрани, это под силу только безразличным.

Нет, еще профессионалам.

Все начало раскручиваться сразу, после того как он увидел Лизин зонт.

Наверно, это и был тот последний шаг к вершине, который ему оставалось сделать. Потому что потом, когда он пошел со своим зонтом проводить ее до машины, когда дважды нажал на заедавшую кнопку и потряс его, чтобы он раскрылся, он вдруг представил себя на месте убийцы и понял его странную – нет, наоборот, абсолютно нормальную! – логику.

Вжился, так сказать, в образ.

И тотчас же какое-то озарение подсказало ему, что в театре он искал совсем не то, что нужно, и, может быть, своими бессмысленными и бестолковыми поисками успел насторожить убийцу; и следующее озарение, крошечное, но яркое, как попавшая под направленный на нее прожектор солнца, снежинка, вспыхнуло вслед за первым, и надо было срочно (как же мы раньше проглядели?!) проверить его…

Да, это его сольный выход, удалось бы только что-нибудь доказать – и можно наслаждаться аплодисментами.

Было еще не поздно, хотя проклятый ноябрь вместе с отвратительной погодой изо всех сил старались доказать обратное. Ах, по-вашему, только шесть? А небо вы видите? А море? А соседний дом? Нет? Вот и бегите скорее, разбегайтесь по своим норкам, прячьтесь от нас, не мешайте!

Кемаль надеялся, что серьезные, увлеченные, как он, своим делом люди не слушают эти завывания и будут работать до настоящего вечера, а то и до поздней ночи.

И «Маркс энд Спенсер» открыт – это точно: серьезный, увлеченный зарабатыванием денег магазин.

В театре, наверно, тоже репетируют, но театр далеко, и если сегодня удастся подтвердить то, что пришло ему в голову, то туда он отправится завтра.