Призраки Иеронима Босха

Братство Небесного Иерусалима Святого Иоанна Разбойного неустанно трудилось и день и ночь, но труд этот был незаметен и в зримых, вещественных единицах не выразим. Бывают в мире такие братства, в которых сперва долго договариваются о больших и важных делах и о том, что необходимо действовать, действовать решительно и быстро, и с великим, как говорится, грохотом, но затем все начинается и заканчивается книгами: книгами, которые нужно прочесть, книгами, которые нужно написать, и книгами, которые следует переплести. Каждый в братстве делал то, к чему был наилучшим образом приспособлен и что отвечало его наклонностям. Например, брат Эберхардус ловил те буквы, что сбегали и норовили перебраться куда-нибудь в местечко потеплее и послаще, чем книги, – на банки с припасами или мешочки с лекарствами. Но брат Эберхардус хватал их сильными жилистыми пальцами и крепко сжимал поперек живота так, что бедные буквы даже и пискнуть не могли. Брат Ангелиус облизывал их липким языком, а брат Альбертин сажал на страницу и прижимал сверху печаткой. Под печаткой буквы сплющивались и намертво присыхали к своему месту. Такова была их незавидная участь.

Только нескольким удалось сбежать, и они отправились в долгий путь за городские стены, и одних склевали птицы, а другие упали в землю и проросли колосьями, у которых вместо зерен были буквы. Но крестьяне были неграмотны и потому сочли эти колосья дурными, так что все они закончили свой короткий век в печке, а оставшуюся от них солому даже на уплату долгов в этой Фландрии пустить было нельзя.

Тем временем Сарториусу становилось все хуже; он почти не поднимался с постели и плохо ел. Чтение псалмов не принесло ожидаемой пользы, озноб сменялся жаром, отчаяние – надеждой; в конце концов брат Сарториус взмолился:

– Брат Альбертин, ты же обещал мне помочь!

– Разве я обещал тебе? – удивился Альбертин. – Дни твои сочтены, как ни грустно нам это признавать, и нет такого чуда, которое было бы способно тебя исцелить. Моему совету – покаяться, вести добродетельную жизнь, следить даже за своими мыслями и надеяться на рай, – ты следовать не желаешь, а других советов у меня для тебя нет.

– Разве ты не призвал в наш мир Господа? – спросил Сарториус еле слышно и отвернулся к стене.

Альбертин пожал плечами. Он совершенно не был в этом уверен, поскольку буквы, с помощью которых он рассчитывал совершить это дело, все-таки происходили из еретических книг; вольная жизнь в Саду Земных наслаждений немало попортила им нрав, так что вели они себя достаточно вульгарно и уж точно не обладали надлежащим благочестием.

А Сарториус продолжал, приподнявшись на постели и кашляя через слово:

– Нам известно, что Господь охотно живет там, где говорят по-гречески, и там, где говорят по-латыни, но мы-то говорим по-фламандски, и Господь не понимает этого языка. Но теперь ты научил его и нашей народной речи. Прочитай мне книгу, пока не стало слишком поздно, потому что я хотел бы увидеть Господа. Уверен, он там.

Альбертин взял книгу, раскрыл ее и начал читать по новым буквам:

– «В начале было Слово…» – прочитал он тихо.

Буквы затряслись и запрыгали: впервые кто-то произнес их вслух в том порядке, в котором они выстроились. Но Альбертин прикрикнул на них, и они замерли на своих местах, лишь немного подрагивая. И Альбертин продолжил читать.

Он читал и читал, постепенно переставая слышать собственный голос; он как будто провалился в текст и исчез в нем, но вместе с тем продолжал оставаться в комнате.

А брат Сарториус слушал так жадно, как будто был сухой землей, на которую упали капли воды, но вместе с тем он постепенно исчезал, проваливаясь в текст и растворяясь в нем, а в Саду Земных наслаждений на одном из деревьев начал набухать странный бутон.

7

Мастер Иеронимус из Хертогенбоса, человек пожилой, богатый и уважаемый, не смог бы, наверное, точно сказать, когда он перестал видеть тех существ, что сопровождали его всю его юность, да и в относительно зрелые годы все еще оставались его спутниками. После женитьбы он определенно продолжал встречать их, и так продолжалось еще какое-то время; но потом они начали забираться к нему в спальню, и он гонял их, кидаясь в них обувью и подсвечниками, к немалому удивлению супруги. Может быть, тогда они обиделись и перестали ему открывать свое присутствие. Но даже когда он их не видел, он все равно помнил об их существовании. Они постоянно находились рядом, просто прятались. Он угадывал их рожицы в кочанах капусты на рынке, замечал их в складках одежды, среди густой листвы. Но на самом деле это была лишь игра воображения.

Он скучал по тем временам, когда вокруг него выплясывали все эти птицы, рыбы, ягоды, нанизанные на флейты человечки, обмотанные вокруг струн несчастные создания, живые задницы и непристойные песни с лягушачьими головами.

И вот мастер Иеронимус взял лист и, переложив кусочек угля в левую руку, как нередко делал в юности, прочертил несколько уверенных линий.