Призраки Иеронима Босха

– Стало быть, вы можете нарисовать и то, чего не знаете?

Мастер задумался.

– Наверное, – признал он наконец. – Так кто такой брат Альбертин?

– Один ученый брат, он сейчас в Антверпене. Не в нем дело, а в брате Сарториусе.

– И что с этим братом?

– Он тоже сейчас в Антверпене.

– Чем же эти двое братьев различаются между собой?

– Брата Альбертина в нашем мире раньше не существовало, как было установлено, и он прибыл в Антверпен прямо из Сада Земных наслаждений. Что касается брата Сарториуса, то он умирает.

– Печально это слышать, но ты обратился не к тому человеку. У нас с врачами общий святой покровитель – Святой Лука, это правда, однако мастер-живописец не может того, что может врач, и наоборот.

– Да хранит Святой Лука и вас, и мастера-врача! – с жаром произнес Йоссе. Он старался говорить так, чтобы лесть и желание умаслить не слишком били в глаза: подозревал, что мастер Иеронимус такого не одобрял. – Недаром же вы находитесь под одним, так сказать, священным крылом. И если мастеру-врачу не под силу исцелить умирающего, то вы-то, мастер-живописец, вполне в состоянии это сделать!

– Как? – после паузы коротко спросил Иеронимус.

– Нарисуйте Сарториуса в Саду Земных наслаждений. Только умоляю, не помещайте его в ад. В аду наслаждения слишком острые, они не всякому по вкусу, а брат Сарториус и без того слаб здоровьем – он их не выдержит.

– Может быть, поместить его в рай? – прищурился мастер Иероним. – Там-то поспокойнее, чем в саду возле фонтана.

– Да что ему делать-то в раю? Из людей там лишь Адам да Ева, а еще один мужчина будет лишним и только внесет сумятицу.

– Вижу я, что ты действительно философ, Йоссе, и хорошо разбираешься в том, как устроена вселенная, – сказал мастер Иеронимус. – Но как я отправлю брата Сарториуса в Сад Земных наслаждений, если никогда не видел брата Сарториуса? Как же мне его изобразить, если я не могу себе его представить? А если я его придумаю, то будет ли это брат Сарториус, или же это окажется кто-то совершенно другой?

– Не вы ли признавали, мастер, что в состоянии нарисовать даже то, чего никогда не видели? И разбитый кувшин – тому наилучшее доказательство. Внешний его облик вы изобразили со всей достоверностью, однако то, что происходит внутри него, то, что скрыто от взоров, – об этом вы даже не догадываетесь. А между тем оно там происходит.

– Твоя правда, – признал мастер Иеронимус, улыбаясь уже шире, и принялся рисовать на сухой ветке только что созданного им дерева большой мясистый бутон.

8

Бутон этот был темно-красного цвета и весьма увесистым. Он набухал на тощей и голой ветке прямо над кабаком Маартье, и свиноголовой аббатисе это очень не нравилось. Она то и дело бросала на бутон неодобрительные взгляды. И вот когда она в очередной раз подняла свой пятачок и сердито хрюкнула, ветка обломилась, бутон упал на землю и раскрылся. Внутри бутона лежал, скорчившись, человек в монашеской одежде. Поначалу Маартье подумала, что это вернулся Альбертин, и обрадовалась, но присмотревшись, поняла: никакой это не Альбертин, а другой, совершенно незнакомый человек. «Ничего хорошего в этом нет», – решила Маартье и ударила его по голове разбитым кувшином. Кувшин рассыпался на множество осколков, каждый из которых оказался помечен особой буквой. Осколки с визгом убежали на тонких ножках, а человек застонал, открыл глаза, выкашлял здоровенный сгусток крови и уставился на Маартье.

– Чего тебе? – осведомилась она.

– Налей мне одиночества, – попросил незнакомец. – Сладкого и густого одиночества. Я заплачу тебе соломой.

– Откуда ты только такой взялся? – проворчала Маартье. – Не нужна мне твоя солома. Что ты здесь забыл, бродяга? Не помню тебя по прежним временам.

– Я пришел увидеться с Господом, – сказал брат Сарториус. – Скажи мне, как к нему пройти. Он должен быть где-то поблизости, сверху.

Услыхав такое, Маартье расхохоталась во всю глотку, смех ее разрастался и скоро охватил весь Сад Земных наслаждений: ведь впервые здесь кто-то смеялся поистине вселенским смехом, и не над чьей-либо отдельно взятой глупостью, а над всем этим глупым человечеством сразу.

– По-твоему, отсюда, где мы находимся, и впрямь можно увидеть Господа? – спросила наконец Маартье.

Несколько маленьких Йоссе с хихиканьем бегало по траве; чернокожий Преториус посмеивался в кулак; заваливалась на спину, целясь обнаженной грудью в небеса, Лоннеке на спине своей пятнистой кошки; гулко ржали рыцари в пещерах своих шлемов; верещала, брызгая соком, ягода, и бешено крутилась рукоятка колесной лиры, на которой сидела, вцепившись в нее руками и обвив ее ногами, крошечная жена лирника – Хендрикье.

Сарториус заплакал.

А Хендрикье крикнула ему:

– Никто тебе не мешает увидеть Господа оттуда, где ты находишься! Но если ты его не видишь, дело только в тебе.

9