Призраки Иеронима Босха

Было установлено, что простодушный и невежественный брат Ангелиус лишь выполнял приказания более образованных братьев, полностью подчинивших его своей воле. И в первую очередь это касалось самого брата Сарториуса, за которым брату Ангелиусу приказано было присматривать: кормить его, когда он не мог вставать с постели, вовремя подавать ему лекарства и будить к утренним службам, а также подпирать сзади, когда во время какой-нибудь торжественной процессии брат Сарториус, по слабости телесной, начинал падать. Поскольку же брата Сарториуса больше не было среди земных существ, а инквизиция никак не могла повлиять на его земную участь, брат Ангелиус смело валил на «покойного» всю вину и тем самым сумел себя оправдать.

Куда хуже обстояли дела у брата Герретье: он вступил в братство позднее других, когда и цели, и методы братства уже сформировались, и обманываться на сей счет возможности не было. Сделал он это добровольно и, как он сам признался, в основном из-за острой нелюбви к человечеству.

– Является ли вашей целью причинение вреда означенному человечеству, которое вы так ненавидите? – допытывался инквизитор.

Брат Герретье на это пожимал плечами и отвечал, что в любом случае основной целью это не являлось, скорее, наоборот: непостижимым образом исчезнувший брат Сарториус утверждал, что испытывает сострадание к бедным людям, которые не могут увидеть Господа из-за того, что не знают латыни, и что эта боль не дает ему спать по ночам.

10

Абелард фон Аугсбург недаром слыл лучшим дознавателем инквизиции по всей округе: одним только своим появлением приводил все население в состояние благоговейного трепета. Женщины внезапно становились добродетельными, мужчины поголовно обретали смирение, дети – послушание. Но Абелард орлиным своим оком прозревал потаенные их пороки и еле заметно улыбался левым уголком рта.

В каком-то смысле можно сказать, что мир представал ему таким же уродливым и греховным, каким изображали его картины мастера Иеронимуса; и как-то раз, рассматривая «Искушение Святого Антония», Абелард сказал, обращаясь не столько к своему запуганному секретарю, сколько к самому себе или, быть может, еще более мудрому собеседнику:

– На самом деле страшны вовсе не эти демоны и иные существа, зверообразные, пожирающие людей изнутри и снаружи.

– Как же они могут быть не страшны? – удивился-ужаснулся его секретарь по имени Шлоссер (предыдущий был отправлен на север Брабанта в монастырь Святой Маартье и определен там смотрителем погребов, поскольку находиться с людьми ему после некоторых событий стало затруднительно).

Шлоссер был родом из Аугсбурга, как и Абелард, поэтому им легко было находить общий язык. Что бы ни сказал Абелард, Шлоссер тотчас отзывался: «О, ну конечно!» или «Как же так, как же так?..» или на худой конец: «Как в такое поверить?»

Но на сей раз он высказался более определенно, потому что Абелард воистину его удивил.

– Они не страшны для нас, поскольку к нам у них нет доступа, – отвечал Абелард. – Каждому человеку свойственны его собственные грехи в их неповторимой комбинации. Ибо известно, что грехи за многие годы близкого общения с людьми переняли от людей многие их качества и способности, и одна из них – способность и даже склонность вступать в брак и производить на свет потомство.

– Брр! – передернул плечами Шлоссер. – Как в такое поверить-то?

– В это легко поверить, если пристально всмотреться в род человеческий, – отвечал Абелард. – Особенно же если этот род раздет и даже отчасти лишен кожи. Вот тогда-то и предстает взору обнаженное сердце, бьющееся о клетку ребер; клетка же эта и защищает его и в то же время не позволяет взлететь.

– Если из человека вытащить сердце, он умрет, – сказал Шлоссер громким голосом. Он разговаривал так в тех случаях, когда точно был уверен в том, что произносит. – Я наблюдал похожее в случае с курицами. Хотя им чаще отрубают голову, чем вынимают сердце. Но потом вынимают и сердце и отправляют в бульон. И с человеком может случиться то же самое, если он не придерживается путей добродетели.

– Твои рассуждения верны, – сказал Абелард, желая приободрить секретаря. – Однако подумай вот о чем: от союза двух безобразных людей родятся безобразные дети, они наследуют отчасти безобразие отца, а отчасти – безобразие матери, но всегда в различных долях. Так что даже две дочери от безобразных отца и матери могут различаться между собою безобразием. То же происходит и с грехами: не всегда мы имеем дело с прелюбодеянием в чистом виде, иной раз подмешиваются к нему иные грехи, и в результате перед нами – бастард, рожденный от вожделения и алчности, а то и от зависти и гнева, а бывает, что рожденный от зависти и гнева вступает в связь с вожделением, и вот уже на свет является совершенно отвратительный монстр, чье происхождение расследовать весьма затруднительно. И все эти грехи – смешанные, подобно тому, как лекарь смешивает травы и порошки, для каждого человека – свои, и демоны, выращенные в пробирках из этих греховных порошков, тоже для каждого человека – свои. Поэтому для нас они не опасны.