Призраки на холме

Стиви осмотрелся. Где же стол для бильярда? Комната была большой, но не настолько. Он увидел только шкафчик, привинченный к дальней стене. На открытых полках крепились подставки для киев и лежал войлочный мешочек с квадратными кусочками синего мела. Он подошел к кабинету. То, что липло к доскам пола, поглотило звук его шагов. Он взял кусочек мела, растер его пальцами и вдохнул пыльный, известковый запах. Поднял упавший на пол деревянный кий – слишком короткий для него, слишком легкий, – и водрузил обратно на полку. На полу под шкафчиком лежал длинный, свернутый рулоном ковер. Стиви нагнулся и потрогал его – от прикосновения изнанка ковра рассыпалась, оставив желтоватую пыль и химический запах очистителя.

Он выпрямился и снова огляделся. Кроме бесконечного стука мокрого снега по крыше, в комнате ничто не нарушало тишины. Может, эти звуки ему почудились? Быть не может. Однако он был уверен, что звуки шли отсюда. Он озадаченно потер глаза и заметил кое-что, чего раньше не видел. Маленький белый шарик на полу под одним из высоких окон. Бильярдный шар.

Откуда он взялся? Стиви моргнул: шар все еще был там, не совсем белый, скорее, какого-то неоднородного цвета, как скисшие сливки. Даже отсюда на поверхности шара он видел крошечные, размером с волос трещины, тонкие линии, придававшие ему сходство с глазом без зрачка. Наверное, настоящая слоновая кость, ценная. Видимо, Эйнсли проглядела его, когда продавала остальной комплект. Он вернет его ей. Или оставит себе. Так он подумал, делая шаг в направлении шара.

И тут шар начал двигаться. Невероятно медленно он покатился по прямой навстречу Стиви, не меняя траекторию даже из-за сломанной половицы. Он просто прокатился по борозде и продолжал двигаться вперед.

Застыв на месте, Стиви в ошеломлении смотрел на него. Мокрый снег на улице стал громче. По комнате пронеслась тень, но Стиви не в силах был оторваться от белого шара, который продолжал катиться к нему со скоростью угасающего пульса, и вот Стиви мог уже присесть на корточки и поднять его. При мысли об этом его охватил ужас.

«Как он двигался?»

Стиви вновь услышал жужжание в голове. Не успел он моргнуть, как шар подпрыгнул вверх и полетел прямо ему в лицо.

Стиви рухнул на пол и накрыл голову руками. Бильярдный шар врезался в стену за ним. Он лежал, тяжело дыша, пока наконец не убрал руки от головы и не огляделся по сторонам.

В комнате по-прежнему никого не было.

Стиви поднялся с пола. Ни шара, ни кого бы то ни было он не увидел. Только вмятину на стене – на уровне головы зеленая краска облупилась по краям лунки, и на пол падали крупицы гипса. Они как будто образовывали на потертых половицах какой-то нечеткий узор, но лишь наклонившись, Стиви сумел различить слово.

ВХОДИ.

Глава шестьдесят восьмая

Черта с два она после всего этого побежит за Холли. Стиви напал на нее, а Холли повела себя так, будто это актерская игра по системе Станиславского, когда с первого взгляда ясно, что Стиви сбрендил. Холли делала вид, что ценит вклад Нисы в пьесу, а на самом деле, как всегда, думала только о себе. Пока не было Аманды, они могли бы отрепетировать песни Нисы. Вместо этого человек, который уже десять лет не играл ролей в профсоюзе, использовал ее как реквизит.

Ниса бухнулась в кресло с кожаной обивкой, глядя, как догорает огонь, превращаясь в ворох черной, отсвечивающей красным золы. Она почувствовала, как по мере угасания пламени из комнаты уходит тепло, но была слишком зла, чтобы встать и подбросить на угли еще дров. Пусть гаснет, пусть все погаснет.

Она вспомнила, как Холли пожурила ее во время давнего спора: «Ты не только нос себе отрежешь назло другому, но и все лицо».

Холли права: Ниса могла надолго затаить злобу и знала это.

«Забудь, – подумала она. – Возвращайся к своей работе». По крайней мере Холли признала, что ее песни великолепны и вносят огромный вклад в спектакль. Ниса чувствовала: наконец ее ждет прорыв. А еще она вспомнила, какая здесь была потрясающая акустика, когда они впервые приехали с Эйнсли. Пока Нисе толком не удавалось ее опробовать.

Вот, например, башня. Еще бы попасть туда. Эйнсли говорила, там опасно, но в целом Хилл-хаус выглядел так, будто проживет еще век, не нуждаясь в ремонте. Наверняка все это время Эйнсли им лапшу на уши вешала насчет дома и его истории. Запугивала городских, чтобы они поскорее уехали – и ничего тут не испортили, – а Эйнсли прикарманила бы денежки Холли.

При мысли о Холли Ниса смягчилась. Все это так много значило для нее. Ниса видела, каких усилий Холли стоило, день за днем возвращаясь домой после работы с учениками, сидя на подобранном на улице диване в тесной квартирке и вставив в уши беруши, чтобы не слышать воя сирен на пожарной станции напротив, бесконечно писать и переписывать пьесу, ставшую впоследствии «Ночью ведьмовства». Не только Ниса заслуживала славы, Холли – тоже.