Призраки на холме

Она задумчиво повертела вкладыш в руках, вспомнив сломанный «Уокман» в детской с колтуном магнитной пленки. «Возможно, это как раз та кассета», – подумала она, потерев пальцем пластиковую коробку. Ниса смутно припоминала, что ее матери нравилась эта группа. Они вдвоем смотрели какой-то фильм, где исполнялась их песня. А еще слушали диск, возможно, именно с этим альбомом. Песню, которую мать постоянно слушала, когда была под кайфом. «Твой отец всегда говорил, что она про меня, – снова и снова повторяла она Нисе. – Когда мы впервые встретились в Лондоне».

Как называлась эта песня? Ниса почти помнила ее. Зловещие барабаны и мужской голос, повторявший припев, словно заклинание. Тогда песня напугала Нису, особенно после слов матери. Она прищурилась, с трудом различая список песен в свете угасающего дня.

Вот она – «Sister Europe»[57]. Слова тут же вспомнились ей, и нахлынула та жажда, которую она не могла понять в юном возрасте, когда впервые услышала песню. Жажда и угроза.

Она представила себе подростка – мальчика или девочку, – которому принадлежал плеер. Снова и снова он перематывал кассету, чтобы послушать одну и ту же песню, пока «Уокман» наконец не зажевал пленку. Это мальчик, решила она, вспомнив того, что утром смотрел на нее через окно. От этой мысли ей стало не по себе. Она сунула вкладыш в коробку от кассеты и положила ее обратно на полку, прижав сверху тяжелой книгой, словно не давая ей сбежать, затем отвернулась, осматривая башню.

Почему сюда нельзя? Здесь больше света, чем во всем остальном доме, большие окна, тут, наверное, светло даже зимой. Винтовая лестница, конечно, ненадежная, но почему бы просто не убрать ее? Тогда невозможно будет дотянуться до верхних полок, но они все равно пустые.

Хотя наверху была дверь. Поначалу она ее не заметила – темный прямоугольник в сером камне. Когда-то ее, должно быть, можно было открыть с вершины винтовой лестницы, но теперь она отклонилась от двери на добрых десять футов. Вот куда надо повесить замок, а то рухнешь в пустоту. Если, конечно, вообще доберешься до нее.

Она положила руку на закрученные перила лестницы. Вопреки ожиданиям, железо оказалось теплым. В комнате вообще было тепло. Странно. Ведь гранитные стены должны усиливать холод. Как и во всем Хилл-хаусе, в башне как будто установилась собственная погода.

Ниса обеими руками ухватилась за перила, проверяя, и скользнула под них, по-прежнему крепко держась. Затем выпрямилась. Как будто занималась на снарядах во дворе, как в детстве. Винтовая лестница была крепкой, слишком тяжелой, чтобы кто-то миниатюрный, вроде Нисы, мог ее сдвинуть. К тому же она была привинчена к каменному полу. Она манила Нису, как манили те снаряды с распорками и витками на высоте. Она шагнула вверх, еще раз, и поднялась уже футов на двенадцать над первой ступенью. С каждым шагом она чувствовала, как лестница едва заметно двигается.

Посмотрев вниз, Ниса ощутила не страх, а радостное возбуждение, как когда забиралась на самый верх конструкций для лазания, откуда видела весь район и собственный дом в квартале оттуда. Впрочем, сейчас к восторгу примешивался страх падения. Скользкими от пота руками она вцепилась в перила. Подняла ногу и с силой топнула по ступеньке.

В награду ей прозвучала звонкая нота, похожая на удар колокола. Звук эхом разнесся по круглому помещению, и она слушала, как завороженная, готовясь снова ударить ногой по ступеньке.

Но потом передумала – не ровен час кто-нибудь из их компании услышит и прибежит на звук призрачного перезвона. Холли накричит на нее за то, что она вошла в башню. И все узнают об этом. Ей нравилось иметь собственную тайну, хотя бы несколько минут. Может, потом она просто расскажет обо всем Холли. Можно будет пробраться сюда вдвоем, когда остальные заснут, и заняться любовью на теплом каменном полу. Ниса тихо запела, проверяя акустику в комнате.

Мертвая дева, ответь честно мне,
Когда ты придешь и где ночь провела?
Там, где душа моя мир обрела,
Спала я в холодной, холодной земле
И утра напрасно ждала.

Она переписала одну из своих любимых песен, и ей стоило немалого труда убедить Холли использовать ее в спектакле.

«Она слишком известна», – отмахнулась Холли.

Это правда – сначала ее записал Билл Монро, потом Лед Белли[58] в сороковые, и это было задолго до того, как она обрела бешеную популярность после того, как Курт Кобейн исполнил ее на последнем концерте перед смертью, показанном на MTV тридцать с лишним лет назад. Ниса видела клип на «YouTube», когда была ребенком. Песня напугала ее. Не словами – на них она не обратила внимания, – тем, как Кобейн пел. Куплеты звучали, словно заклинание, до самого конца, когда он вдруг закричал, а потом начал хрипло шептать.