Призраки Востока

Если бы вдруг она обрела дар речи, едва ли наши философы смогли бы ответить на ее вопросы, сумей она их задать. Я уверен, ее терзает мука бытия. Нет, разумеется, я не думаю, что она способна сформулировать проблему так же, как мы, я далек от мысли, что с помощью абстрактных умозаключений она может прийти к каким-то выводам и что-то изменить в своей жизни. Ее внешний мир – это вселенная запахов. Она думает запахами, сравнивает запахи, помнит запахи, руководствуется запахами. Запах помогает ей составить представление о характере человека. Да вообще все ее суждения основаны на запахах. Постигая чутьем множество из того, о чем мы и представления не имеем, она видит мир совсем не так, как мы. Что бы она не знала об окружающем, она узнала это с помощью таких мыслеобразов, которые нам не дано представить. Еда и запахи, связанные с едой, наверняка занимают в ее мыслях немалое место. А раз так, ее может приводить в ужас перспектива быть съеденной. Конечно, она куда больше нас знает о земле, по которой мы ступаем, о воде и воздухе. Поэтому не исключено, что ее знание, будь оно даром или наказанием, о так называемом реальном мире куда более ужасно, чем наше представление о мирах загробных. Так что же удивляться, что она воет на Луну, освещающую такой мир!

С буддистской точки зрения она ближе к просветлению, чем многие из нас. Ей не чужды некоторая грубоватая мораль, верность, послушание, нежность к детям, благодарность и материнская любовь и еще множество второстепенных правил поведения. И она никогда не изменяла своему кодексу. Любой монах скажет, что она пребывает во тьме разума, поскольку не может научиться всему, чему учится человек, но душа ее светла, ведь она сделала достаточно, чтобы удостоиться лучшего воплощения в следующий раз. Во всяком случае, в этом уверены те, кто ее знает. Когда она умрет, они устроят ей скромные, но достойные похороны и заплатят монахам, чтобы они почитали сутры, провожая ее душу в путь. Я думаю, монахи даже позволят похоронить ее где-нибудь в храмовом саду. И над ее маленькой могилой будет стоять сотоба с иероглифами, означающими: «Даже в собаке пребывает Будда».

Карма страсти

«Пионовый фонарь» в постановке знаменитого Кикугоро и его труппы на токийской сцене неизменно идет с аншлагом. Это мистическая пьеса, действие которой разворачивается в середине прошлого века. Актеры играют на простом разговорном японском; постановка щедро сдобрена чисто японским колоритом, хотя в основе пьесы лежит китайская легенда. Я был на спектакле и должен сказать, что Кикугоро доставил мне особое удовольствие, предварительно напугав происходящим на сцене.

– Послушай, – сказал мне после спектакля приятель, часто выручавший меня в лабиринтах восточной философии, – а почему бы не познакомить твоих соотечественников с этой замечательной историей, ну, хотя бы с ее мистической частью? Западным читателям было бы легче понять наши представления о сверхъестественном. Я бы помог тебе с переводом…

Я с радостью ухватился за это предложение, и у нас получился этакий компендиум из самых ярких частей романа Энтё. Конечно, многое пришлось сократить. Но мы старались держаться поближе к тексту, особенно когда это касалось диалогов, некоторые из которых, как мне кажется, представляют чисто психологический интерес.

* * *

История о призраках из романа «Пионовый фонарь»

1

В Эдо, в округе Юшигомэ жил хатамото по имени Иидзима Хэйдзаэмон. И была у него дочь-красавица О-Цую, прекрасная, как и ее имя – «Утренняя роса». Иидзима взял вторую жену, когда его дочери исполнилось почти шестнадцать лет. Отец справедливо рассудил, что дочь вряд ли будет счастлива с мачехой, и поселил ее в небольшом пригородном имении неподалеку от Янагисимы, наняв для нее служанку О-Ёнэ.

О-Цую жила в своем доме в полном довольстве до того дня, когда ее навестил семейный лекарь Ямамото Сидзё. Вместе с ним пришел молодой ронин Хагивара Синдзабуро, живший на доходы с рисовых полей в Нэдзу. Это был очень красивый и обходительный юноша, и конечно, двое молодых людей полюбили друг друга с первого взгляда. Гости зашли ненадолго, и все-таки этого времени хватило, чтобы О-Цую и Хагивара поклялись друг другу в вечной любви, причем так, что лекарь, казалось, ничего не заметил. Перед уходом О-Цую шепнула юноше: «Имей в виду! Если я не увижу тебя снова, я умру».