Призванный хранить

Дервиш покачал головой и улыбнулся. У него была мудрая и снисходительная улыбка, которая всегда бесила меня.

— Тамерлан — великий завоеватель, — сказал он мне. — Его имя оставит в истории след, подобный сабельному шраму на теле воина. Ты не сможешь ему противостоять — у вас слишком разные цели в жизни. Он словно король на шахматной доске. (Тебе известна эта индийская забава?) Он создаёт и рушит государства, двигает в битву войска, покоряет одних и стравливает других — тех, кого не может покорить. Однако он неинтересен тебе. Ты должен ждать того, кто сидит за доской. Помни об этом.

— Но кто он? — выкрикнул я второпях: я знал его сволочную привычку исчезать в самый неподходящий момент. — Я встречусь с ним? Скажи мне, дервиш!

— Встретишься, — пообещал тот. — Но прежде судьба подарит тебе встречу в женщиной. И, как знать, вдруг ты поймёшь, что в мире есть вещи поважнее власти и богатства. Впрочем, к богатству ты всегда относился с презрением. А будущее... Над ним властен лишь Аллах.

Аланская царица счастливо улыбнулась мне. Говорят, будто материнство способно украсить любую женщину. Не знаю. Я видел иных красавиц, которые в беременности превращались в нечто желтолицее и отёкшее, вечно больное, стонущее и озабоченное — не столько будущим ребёнком, сколько собой в новой роли страдалицы и чуть ли не героини. Были такие, но Регенда к ним не относилась. Сейчас она была подобна розе, только что распустившей, наконец, свои драгоценные лепестки. Роза не думает о своей красоте — она просто красива.

— Это будет девочка, — сказала она, подтвердив мои мысли. — И я хочу, чтобы ты придумал ей имя.

Я немного растерялся. Если на моей родине рождался ребёнок, то родители тут же бежали к астрологу и прорицателю, чтобы тот подобрал имя, которое более всего соответствовало бы дню появления на свет и состояло в гармонии с планетами на небесном своде. В этих местах, я знал, имена было принято давать в память об усопших предках. Своих мне вспоминать не хотелось: я расстался со своими корнями по собственной воле, и это было давно.

— Назови сама, — предложил я.

Регенда подумала.

— Я дам ей имя в честь моей бабки. Она была дочерью армянского правителя Гагика. Мой дед, царь Аккарен, полюбил её с первого взгляда и трижды просил стать его женой. И трижды получал отказ. Потом он украл её и тайно увёз к себе в крепость. Гагик послал войско, но было поздно: молодые обвенчались. Бабка призналась, что тоже полюбила Аккарена сразу же, как только увидела, но ей хотелось испытать своего избранника. И её отцу ничего не оставалось, как отступить.

— Как же звали твою бабку? — спросил я.

— Её звали Асмик, — ответила Регенда.

Иногда мне на ум приходит мысль: сколько загадок я оставлю после своей смерти? Как будущие пытливые исследователи — те, чьим родителям ещё только предстояло появиться на свет, — будут разбирать по косточкам мою рукопись, заходиться в жарких спорах, строить и рушить гипотезы, пытаясь понять, каким я был.

Кем я был: зверем или ангелом. Гениальным провидцем или рыночным шарлатаном. И неизвестно, к какому выводу ещё придут.

Я любил Регенду. На тысяче и одном Коране я поклялся бы в этом: она по-прежнему волновала меня, как не волновала до этого ни одна женщина. Я любил мою ещё не родившуюся дочь, на долю которой — и это я тоже знал наверняка — выпадет множество испытаний. Однако я, не задумываясь, переступил бы через них ради одной-единственной цели, моего вечного кошмара, моей страсти, сжигающей нутро не хуже погребального пламени...

И, мне кажется, она подозревала нечто подобное. Не Регенда, нет — её глаза застила любовь.

...Псевдокупца Ханафи, наёмного убийцу из тайного ордена исмаилитов, я убил сам на следующий вечер после покушения на Регенду. Мне не пришлось его выслеживать — я доподлинно знал, что он предпримет после того, как его план провалился, и куда он направит свои стопы. Об этом я тем же вечером поведал Фархаду, доверенному человеку аланской царицы.

Это известие, однако, нисколько не смягчило его сердце.

— Я не верю тебе, чужестранец, — сказал он. — И хочу предупредить: я глаз с тебя не спущу.

— Вот и хорошо, — заверил я. — Я даже настаиваю на том, чтобы ты следил за мной. Более того, я прошу тебя о помощи.

— Вот как? — Он усмехнулся. — И о какой же помощи ты говоришь?

— Я намерен схватить убийцу. И прошу, чтобы ты сопровождал меня. Одному мне не справиться.

Он задумался — кажется, впервые мне удалось пробить брешь в его панцире недоверия.

— Думаю, надо будет привести стражу.

— Стражники только испортят дело, — возразил я. — Они тяжелы и неповоротливы, и будут громко топать по мостовой. А нам придётся вести долгую слежку. — Видя, что Фархада одолевают сомнения, я добавил: — Ты был абсолютно справедлив: у Ханафи наверняка есть сообщник в городе, поэтому хорошо было бы взять и его. Это принесёт пользу нам обоим.

— Вот как? — повторил он.

— Ты поднимешь себя в глазах своей госпожи. А я... Я докажу тебе наконец, что я не враг.