Призванный хранить

Она доверчиво прижалась к моей груди.

— Нет. Теперь у меня есть ты. И наша Асмик.

— Где она сейчас?

— Не спрашивай, — прошептала царица. — Знай лишь, что она у хороших людей...

И в эту секунду где-то наверху, на центральной башне замка, гулко ударил колокол.

Сюда, в подземную сокровищницу, звук долетел слабый, едва слышный, но мы оба вздрогнули и посмотрели друг на друга. Мелькнула мысль: меня разоблачили. Я чего-то не учёл, выстраивая свою линию: Фархад остался жив, Абу-Джафар, хозяин корчмы «Серебряная подкова», обманул меня и выпил простую воду вместо яда, царь Исавар, догадавшись о моих истинных намерениях, послал стражников, чтобы арестовать меня и бросить в камеру пыток... Или — сейчас откроется дверь, и сюда войдёт мой слепой дервиш. Я почти всерьёз подумал об этом: бывает, что время бежит вспять и мертвецы поднимаются из могил.

Дверь отворилась, и на пороге возник пожилой воевода, начальник дворцовой стражи. Я не помнил его имени.

— Беда, госпожа, — тяжело произнёс он. — Монгольское войско идёт на город. Оно в трёх конных переходах отсюда.

Столбы чёрного дыма стояли над снежной равниной, раскинувшейся между двумя великими реками: Тереком и Баксаном. Горели селения. Их жители, не успев уйти в горы или под защиту крепостных стен, не сумев вовремя увести скот и унести на себе домашний скарб, погибали под саблями или попадали в плен. Кое-кто пробовал сопротивляться, но тяжёлая монгольская конница сметала смельчаков, словно лавина, сорвавшаяся с горного склона. От неё не было спасения.

Это и была лавина — несмотря на то что она могла течь по ровному месту и имела чёрный цвет. Она была столь огромной, что казалась бесконечной. И Хромой Тимур, сидя, как влитой, на своём любимом гнедом жеребце, горделиво думал, что войско великого завоевателя Вселенной Чингисхана, пожалуй, было лишь ненамного больше. Когда его тумены шли через горы по узким тропам, пролегающим по дну ущелий, то превращались в длинный полноводный поток, и течь этому потоку через ущелье приходилось не дни, а недели. Когда же войска Тимура выходили на равнину, то напоминали собой громадный движущийся город.

Вдоль окраин этого города на низкорослых мохнатых лошадях носились разведчики-хабарги, вооружённые луками и волосяными арканами. Их набирали из полудиких закаспийских племён — Тимур даже не был уверен, что они умеют говорить. Это было хорошо: сам великий бог войны Сульдэ радовался бы таким слугам — ловким, бездумным и беспощадным. И напрочь лишённым страха смерти.

За разведкой плотной стеной шли ополченцы-менгены из семей бедняков. Этих было больше всего: их ряды нескончаемо тянулись в авангарде войска и с обоих его флангов, и казалось, что они ещё многочисленнее, потому что каждый, даже самый бедный всадник, не имеющий брони и сабли, вёл под уздцы вторую лошадь, на которой, кроме навьюченного скарба, сидело соломенное чучело в шлеме и стёганом халате.

Ближе к центру двигались наёмники в кожаных панцирях с металлическими заклёпками, пешие воины и конница, основное ядро знаменитого на весь мир таранного удара. Когда-то, два столетия назад, славный Чингисхан сокрушал такими ударами стены Гурганджа и Дербента, Самарканда и Бухары, обращал в бегство аль-арсиев турецкого шаха Амирани и боевых слонов правителя Хорезма Мухаммеда...

За спиной авангарда мерно колыхались тумены личной гвардии кагана — тяжеловооружённые всадники в дорогой броне, каждый — при копье и двух кривых мечах, в высоком шлеме, украшенном бунчуком из конских хвостов, краса и гордость полководца, знаменитые «непобедимые», при одном виде которых даже самый храбрый враг падал на колени и складывал оружие.

В самом центре, под защитой пятисот телохранителей-уйгуров, в окружении подчинённых ему эмиров, ехал сам Тимур. За ним бережно, в поводу, вели белого, как свежий снег, коня. Это был особый конь. Его спину украшало высокое роскошное седло с золотыми стременами. Ни один всадник никогда не касался этих стремян, потому что в седле незримо ехал великий Сульдэ, кровавый бог войны. И до тех пор пока конь под ним был здоров, весел и игрив — войско Тимура не знало слова «поражение».

Позади ханской свиты надсадно скрипели огромные многометровые полозья, на которых стоял расшитый золотом шатёр. Над шатром развевалось знамя Тимура, увенчанное девятью чёрными бунчунами — знаком Сатурна, указывающим, что войска кагана готовятся к битве. Пятьдесят лошадей из породы тяжеловозов были впряжены в повозку, и их копыта при движении продавливали снег до самой земли. Другие лошади тащили за собой катапульты, тараны и передвижные башни, построенные китайскими инженерами. Ни одни, даже самые крепкие стены, до сих пор не выдерживали их натиска.