Призванный хранить

— Заур был среди вас младшим? — спросил он.

Аккер сухо кивнул.

— Он просил передать кое-что...

— Позже, — сказал Аккер. — А сейчас проходи в дом.

Жилище — довольно большое и суровое с виду, под стать хозяину, — было наполовину врезано в склон холма у его подножия. Вторая, внешняя половина, состояла из плотно пригнанных необработанных камней, почерневших от времени. Камни были положены друг на друга без раствора, но так тщательно пригнаны, что между ними не было видно ни малейшего просвета. Плоская крыша, присыпанная дёрном, покоилась на четырёх массивных деревянных столбах — собственно, это и были деревья, поставленные вниз комлем. Антон потрогал рукой строение и уважительно покачал головой. Силища. Сто лет простоит, а может, и больше, если не разрушит землетрясение. Но землетрясений тут не помнили даже старожилы. Так строили из века в век и абхазцы, и осетины, и аланы. И даже абасты, которых злая судьба согнала с обжитых мест на пустынные берега Мёртвого моря, и те продолжали возводить жилища, следуя заветам пращуров. Дверь была низкой — Антону пришлось согнуться, чтобы не удариться головой о притолоку. Зато внутри оказалось довольно просторно и уютно — стараниями девушки, надо полагать. На земляном полу лежал деревянный настил и симпатичный коврик ручной работы. Аккер почтительно снял сапоги, прежде чем ступить на него.

Ещё два коврика украшали стены, и достаточно было взгляда на них, чтобы понять, что за человек обитает здесь. На левом коврике, ближе к двери, висел прямой меч-кончар в дорогих атласных ножнах и два кинжала, купленные, судя по форме и отделке, на торгу в Тифлисе. Здесь же были два лука в колчанах, со снятыми тетивами — маленький охотничий и большой боевой. Взглянув на один из них, Антон не смог сдержать улыбки: в туле со стрелами, меж оперённых головок, желтел маленький букетик цветов, сорванных, видимо, где-то неподалёку, на альпийском лугу. Вряд ли Аккер с его суровой душой додумался бы до такого: значит, девушка...

Девушка меж тем принесла деревянное блюдо с обычным для этих мест угощением: ячменными лепёшками, козьим сыром, жареной рыбой (вот уж не подумал бы, что в здешней реке водится рыба, удивился Антон) и мёдом.

— Откуда здесь мёд? — спросил Антон, за обе щеки уплетая еду.

— Вниз по реке стоит аул, — пояснил Аккер. — Там живёт мой знакомый бортник. Господь не дал ему сыновей, и он приютил у себя странствующего монаха. А тот решил восстановить молельню на холме. Так что мне не нужно даже ходить в селение — монах сам приносит мне все необходимое. Ну а я помогаю ему, чем могу. — Аккер усмехнулся в бороду. — Странный человек. Всегда в глухом клобуке, так что лица его я так ни разу и не видел.

— А он не может быть... — Антон запнулся, но Аккер понял и покачал головой.

— Тайным соглядатаем? Не думаю. За кем здесь следить? Меня и так все знают — среди сельчан я слыву отшельником и слегка чокнутым, — для наглядности постучал пальцем себя по лбу. — Но так иногда даже удобнее.

По чести сказать, Антон слушал его вполуха. Его не занимал ни незнакомый бортник в незнакомом селении (уж не том ли, где жила когда-то храбрая Ингури?), ни славное угощение, ни даже таинственный священник, зачем-то прячущий лицо. Да и рукопись, способная в зависимости от ситуации менять своё содержание, отошла куда-то на второй план.

Нет, не на второй — на десятый. На сотый, на тысячный, потому что первые девятьсот девяносто девять планов занимала теперь для него девушка-аланка. Её большие выразительные глаза, смуглая нежная кожа на высоких скулах — нежная, несмотря на тяжёлую жизнь в хижине высоко в горах. Её шелковистые волосы, которые она моет, поди, где-нибудь в чистом, как слеза, горном озере — ни один жалкий французский шампунь и бальзам-ополаскиватель не способны дать такой эффект...

Справившись со спазмом в горле, он сказал:

— Мы так и не познакомились. Меня зовут Антон.

Она склонила голову набок, словно прислушиваясь к новому звуку.

— Красивое имя. Хотя и немного непривычное.

— Ничего удивительного. Я родился очень далеко отсюда. А как зовут тебя?

— Асмик.

— Ты аланка?

Она кивнула. Антон вдруг сообразил, что она совсем юна — лет шестнадцати, не больше. В его родном столетии ей бы ещё не дали аттестат зрелости. Интересно, кем она приходится Аккеру? Женой? Любовницей? Между ними лет двадцать с небольшим разницы, но, может, здешние обычаи допускают...

Эта мысль его неприятно взволновала, и он глухо спросил:

— Аккер — твой муж?

— Что ты, — удивилась она. — Он мой отец. Точнее, приёмный отец. Я была совсем маленькой, когда он нашёл меня в горах.

У Антона заметно отлегло от сердца. Он искоса взглянул на Аккерову секиру — вон она, возле каменной лежанки, покрытой коричневой шкурой, в специальном чехле с красивой костяной застёжкой... Да, подумалось, мне с ним не тягаться. Хотя случись что — за эту девушку-аланку Антон встал бы грудью против кого угодно. И Аккер бы не испугал...