Призванный хранить

— На нас напали люди Чёрного Тамро — был такой бандит в тамошних местах. Он был из аджарцев, а аджарцы — гнусный народ. Заура тяжело ранило, и мы с ним укрылись в древнем языческом капище. Мы бежали по коридору... Вернее, бежал я, а Заур висел у меня на плечах. Он заметил, что одна из плит пола впереди была чуть выше остальных. Мы перескочили через неё, а кто-то из людей Тамро наступил. И их завалило камнями. Эта плита приводила в действие ловушку. Древние жрецы были большими мастерами на такие хитрости.

— Я знаю, — кивнул Антон. — Заур рассказывал.

— Мы провели в капище двое суток. И ещё сутки искали другой выход. А когда вернулись в селение, то увидели, что бандиты сожгли мой дом. И убили всех. Теперь ты понимаешь меня, чужеземец? Мы с братом отсиживались в пещере, глядя на рожи каких-то давно умерших богов, а в это время бандиты убивали мою семью!

— Ты не виноват, — тихо сказал Антон. — Ты не мог этого предугадать.

— Я должен был их защитить, — мрачно возразил Аккер. — И не защитил. А теперь я лишился и брата.

Они были вдвоём посреди длинного и узкого, как удав, каменистого склона — должно быть, когда-то по этим камням весело сбегал с гор полноводный ручей, переливаясь и играя на солнце ледяными брызгами, но то ли высох источник, то ли вода нашла другой, более удобный путь, но ручей исчез. Только камни, отполированные течением до идеально круглой формы, перекатывались под ногами. С седловины дул ветер — дул постоянно, с завидным упорством, не усиливаясь и не ослабевая, рождая мысль о спрятанном где-то гигантском вентиляторе. Антон поплотнее запахнул на себе куртку, подаренную Аккером. Куртка была сшита из целой волчьей шкуры — в таких когда-то, лет пятьсот назад, щеголяли скандинавские берсерки, наводя ужас на прибрежные народы. Шкура с передних лап волка образовывала рукава, а с головы — нечто наподобие капюшона. Прежнюю Антонову ветровку Аккер решительно забраковал как непригодную к употреблению. Перед этим, однако, он тщательно осмотрел её и уважительно поцокал языком: «Красивая ткань. Ты, верно, у себя на родине был знатным царедворцем?»

— И с тех пор ты поселился здесь? — спросил Антон. — И не завёл себе новой семьи?

Аккер покачал головой.

— Не с тех пор. Позже. Сначала мне нужно было выходить Заура — он был серьёзно ранен. Потом, едва он поднялся на ноги, я ушёл с ним в крепость Сенген.

Антон остановился, чтобы перевести дух. Они с Анкером свернули с высохшего русла на тропу, которая все круче взбиралась вверх к каменистому гребню. Кого другого такое лазанье по горам давно бы утомило донельзя. Только не Антонова спутника. Тот дышал ровно и спокойно, словно степенно гулял по парковой аллее. Наверное, он хотел бы устать, выдохнуться и выплеснуть тем самым эмоции — а не получалось.

Наконец тропа закончилась. Склон впереди круто обрывался вниз, в ущелье. Чуть подальше, возле кромки низкорослого леса, виднелось селение, о котором упоминал Аккер: с десяток домиков с плоскими крышами, деревянная смотровая вышка и глинобитные стены вокруг — защита от возможного нападения. Горец оттолкнулся ногой от земли и взмыл на большой плоский камень у самого края карниза. Антону с ужасом почудилось, что камень чуть шевельнулся, но Аккер и не подумал уйти. Он стоял неподвижно и невидяще глядел куда-то вдаль...

— Нынешний воевода Осман был тогда моложе, и я был у него на хорошем счету. — Аккер помолчал. — Говоря честно, я надеялся, что меня убьют в бою. Дважды чуть не убили — Заур заслонял собой. Можешь смеяться, чужеземец, но я почти ненавидел его за это. А через три года меня изгнали из крепости. Меня ждали суд и казнь, но Осман заступился, хотя я его не просил.

Антон с трудом сглотнул слюну.

— Какое же преступление ты совершил?

— Я убил соплеменника, — ответил Аккер. — По нашим законам, это самое страшное, что может совершить человек. Что, ты всё ещё хочешь просить у меня помощи?

Антон не ответил. Оба они молчали, стоя над обрывом и думая каждый о своём. Неизвестно, о чём думал Аккер — должно быть, вспоминал дом и жену. И двух дочерей, которых он никогда не выдаст замуж и от которых не дождётся внуков. Величайшее счастье для мужчины и величайшая, если поразмыслить, доблесть: прожить долгую многотрудную жизнь, а почувствовав, что устал от земных забот, умереть спокойно, с тихой улыбкой на устах, и чтобы у постели стояли скорбящие внуки и правнуки, сами уже убелённые сединами. Наверное, именно об этом мечтал когда-то Аккер — да что теперь толку от той мечты...

А Антон думал о том, каким замысловатым вывертам подвержена иногда судьба — куда там мексиканским сериалам. И как много лет один брат винил другого в гибели своей семьи, а потом возненавидел за то, что не дал умереть самому: конечно, Заур понял, чего больше всего на свете желал Аккер. И страшной клятвой поклялся себе не допустить этого.