Призванный хранить

На этот раз Антон действовал осторожнее. Он припал к земле и прочертил концом палки широкий круг, будто метя по ногам, но в последний момент вдруг довернул ладонь, и палка взлетела круто вверх, в подбородок. Это было опасное движение. Опасное в первую очередь своей непредсказуемостью. От удара в ноги обычно уходят в высоком прыжке, поджав под себя колени. На это Антон и рассчитывал, втайне уже сдерживая победный крик...

Аккер не стал прыгать: много чести, мол. Просто шагнул вперёд, даже не особенно быстро, и поставил сапог возле руки Антона. Тот успел отшатнуться и упасть на копчик, спасая вывернутую кисть от перелома. И сесть, непонимающе моргая глазами. Аккер походя отобрал оружие и несильно, но чувствительно мазнул соперника в ухо. В ухе немедленно зазвенело, да так, что Антон едва удержался, чтобы не взвыть.

Аккер задумчиво оглядел дело рук своих, флегматично пожевал губами и произнёс:

— До Тебриза, чтобы ты знал, много дней пути по занятым врагом землям. В одиночку я бы прошёл, но с тремя сопляками на шее — увольте. — Он вздохнул, будто принимая решение. И решение это было нелёгким. — Я не пущу тебя, чужеземец. А надумаешь удрать — догоню и скручу, как ягнёнка, на глазах у Асмик. И самолюбия твоего не пощажу. Ты веришь мне?

Антон подавленно промолчал. Аккер безжалостно тряхнул его за шиворот и повторил:

— Веришь?

— Верю, — угрюмо отозвался Антон. — Но царевича всё равно необходимо доставить в крепость. Что же теперь нам делать?

— Учиться, — услышал он ответ. — Тебе и твоим друзьям. Без отдыха, день и ночь. И до тех пор пока каждый из вас не одолеет меня один на один, я и с места не сдвинусь. И вам не позволю.

Не сдвинусь, с неудовольствием подумал Антон, потирая ушибленный бок. Это точно, этого, пожалуй, хрен сдвинешь. И его сердце вдруг забилось сильнее, непонятно отчего: то ли от огорчения, что путешествие в Тебриз откладывается на неопределённый срок (а значит, и домой, в своё столетие, он вернётся теперь не скоро), то ли, наоборот, от неожиданной радости: он будет видеть Асмик каждый день. Говорить с ней. Прикасаться, будто невзначай, к её руке. На большее он не рассчитывал.

— Ты сказал, что не сдвинешься места, пока мы не научимся всему, — пробормотал он и испытующе поглядел на горца. — А потом? Неужели ты всё-таки решил идти с нами? Почему ты передумал?

Аккер помедлил с ответом. Затем поджал губы, отвернулся и произнёс в пространство:

— Когда-то, когда я был молодым дураком, мы с Зауром поспорили, кто из нас умрёт мужественнее. Если всё, что ты рассказал, правда, значит, Заур выиграл. И мне придётся отдавать ему долг.

Глава 13 ТИХИЕ РАДОСТИ

Это было длинное лето. Пожалуй, самое длинное в моей жизни (так представлялось мне — страннику, давно привыкшему к перемене мест и к тому, что сопутствует этому: корчмам и постоялым дворам, похожим у всех народов, как горошины из одного стручка, чужим торговым караванам и бесконечным лентам дорог — пыльным или слякотным; узким и петляющим, как змея меж камней, или широким и ровным, как стол; флегматично ползущим по равнине или нависающим над заснеженной пропастью на страшной высоте...).

Я на удивление быстро отвык от дорог. Будто никогда и не знал их. И дело было не в моих прошлых жизнях, которые я успел позабыть. Дело было в ней — моей Женщине. Я всегда, даже в мыслях, называл её только так: с большой буквы.

На шестой день пребывания в Меранге мы съехали из «Серебряной подковы». Гостеприимный её хозяин, почтенный Абу-Джафар, сам проводил нас до дверей и лично проследил, чтобы слуги бережно обошлись с моими вещами. Это было легко: вещей у меня было не много. Ровно столько, сколько мог унести мой ослик.

Брови Джафара были насуплены, глаза смотрели куда-то в пол, и даже бритая голова, сверкающая на солнце, словно медный котёл, казалось, потускнела и покрылась сосредоточенными морщинами.

— Ты будто провожаешь меня в темницу, а не во дворец, — заметил я. — Что тебя так опечалило?

Он только вымученно улыбнулся в ответ, словно знал что-то такое, что было скрыто от меня.

Мой юный спутник впервые ехал во дворец, и теперь, сидя на большом «взрослом» коне, вовсю вертел головой, рискуя вывалиться из седла. Впрочем, он был наездником, несмотря на возраст. Дети народа кингитов становятся наездниками и скалолазами едва ли не с рождения.

Предыдущие дни я провёл в замке у правительницы, лишь изредка возвращаясь в корчму, чтобы взглянуть, все ли в порядке с мальчишкой. Я и не заметил, как привязался к нему, хотя мне это и не нравилось. Жизнь научила меня тому, что привязанности редко доводят до добра.