Призванный в Бездну (СИ)

— После того как меня с его дозволения отдали в рабство слуге мачехи и отправили в Бездну с другими несчастными, чтобы разряжать аномалии, которые нельзя обойти… Сперва я думала, что это какая-то изощрённая интрига, что это временно, что меня убрали, чтобы отца признали главой Дома… Я ведь его дочь, хоть и от простолюдинки. Он никогда не выказывал ко мне расположения, однако и не отсылал… Но потом я подхватила Морфопатию. А это приговор, от болезни нет спасения. Для дочери одного из старших Великого Дома заболеть — чудовищный позор…

Она остановилась, чтобы убедиться, что это не игра, что я действительно слушал её. Я кивнул, побуждая её продолжать.

— Тогда я приняла свою участь. Отчаяние сделало меня безвольной марионеткой, я ничего не понимала, бездумно делала что скажут, лишь бы не вспоминать о том, что уже было. Затем на отряд напали фанатики из Дома Падших, меня захватили и отдали… отдали сюда. Жизнь, которая до того была кошмаром наяву, стала ещё хуже. Я терпела… Я столько терпела, я так долго убеждала себя, что мне должно быть наплевать, что я ходячий мертвец… Но так и не смогла до конца. И когда сегодня г-госпожа объявила, какие у неё планы на меня, я… я пыталась смириться, но… Я поняла, что не хочу. Не желаю. Каждый раз, когда я убеждала себя, что хуже уже не будет, жизнь показывала, что я ошибаюсь. Я проваливалась всё глубже и надеялась только на то, что когда-нибудь достигну дна, но…

Она закусила нижнюю на губу. На ней набухла красная капля. Внутри меня шевельнулся голод, но я усилием воли прогнал его.

— Это ведь Бездна. И вокруг, и моя личная. Поэтому… Я выбрала другой путь. Выбрала покончить со всем. Уйти, пока мне позволено выбирать.

Нейфила была куда крепче, чем я полагал. Несмотря на пережитые ею испытания, несмотря на попытки убедить себя в том, что она — никто, пустое место, в девушке ещё был жив бунтарский дух, те жалкие остатки, которые она так и не задавила в себе. Её стремление умереть от моей руки, а не по указке ведьмы означало одно: она желала быть свободной. Желала сама определять свой путь. Хотя бы в той малости, что была ей доступна.

И это делало её прекрасной.

Размышления навели меня на определённые мысли. Разве я не собирался вырвать девушку из лап Нарцкуллы, чтобы отомстить старухе в том числе и этим? Но в то время это было лишь желание досадить, которое не брало в расчёт Нейфилу как личность. На её месте мог оказаться кто угодно. Сейчас же я чувствовал, что это больше не так.

Я спасу Нейфилу и укажу ей, что такое истинная свобода. Но только в том случае, если я не ошибся в оценке девушки.

— Есть и другой путь, — сказал я, вытерев слёзы с её щеки. Большой палец коснулся россыпи кристаллов, и Нейфила невольно отпрянула. Я поймал её и не дал отодвинуться. — Путь борьбы. Старуха считает, что владеет тобой? Плевать на неё! Ты свободна, пока веришь в свою свободу. Пока ты не сломлена, а готова отринуть всё ради победы.

Нейфила надолго замолчала. Когда она заговорила, нерешительность боролась в её голосе с надеждой:

— Но даже если я сбегу, то всё равно останусь смертельно больна…

— Тогда нужно просто найти лекарство, — ухмыльнулся я. — Бороться нужно не только с каргой, возомнившей себя повелительницей этой дыры. Пусть тебе противостоит весь мир, пока ты готова дать ему отпор, пока ты отказываешься верить в безвыходность положения, шанс есть всегда. Ты станешь первой, кто излечился от твоей… Морфопатии, вот и всё. Главное — не сидеть сложа руки, не уповать на милость судьбы. Не давать тем, кто предал тебя, наслаждаться безнаказанностью. Пускай мир дрожит от страха! Пускай трусы и ничтожества, способные только на удар исподтишка, знают, что ты придёшь за ними…

Последние слова я прошептал Нейфиле на ухо:

— И их ничто не спасёт от возмездия, рождённого свободой.

Плечи девушки затряслись. Сперва я решил, что она смеётся, и внутренне поморщился: чего ради распалялся перед ней, если она так и не сумела понять очевидную истину? Но когда Нейфила уткнулась мне в грудь и зарыдала, моментально пропитав мои лохмотья слезами, я понял, что это наконец прорвало плотину давно сдерживаемых эмоций.

Пока Нейфила всхлипывала в моих объятиях, я рассеянно поглаживал её по спине. Теперь всё зависело от девушки: останется ли она рабыней или найдёт в себе силы перековать свои горести в оружие, которое дарует ей освобождение. Её история отчасти смахивала на мою, однако это не означало, что я буду тащить на себе мёртвый груз.

Моё дело — предложить решение.

Когда Нейфила немного успокоилась, то кулаками, как ребёнок, размазала по лицу слёзы. Это не помогло; тогда она утёрлась краем рваной тряпки, заменявшей ей рубаху. Передо мной промелькнули живот и небольшая, но правильная грудь, прежде кое-как скрытые ею. Я не в первый раз удивился тому, как Нейфила умудрилась сохранить в столь адских условиях женственную привлекательность.

Если её как следует отмыть и накормить, она будет очень красива.