Про красных и белых, или Посреди березовых рощ России

Кровавые призраки бродят,
И шепчут молитву уста…
На ратное дело уходят
Дружины Святого Креста.

Их ждет сиротливая Волга,

Их ждет золотая Москва…
Народ бесновался так долго,
И труд заменили слова!

Наследье отцов погибает,

Повсюду позор и развал…
Средь огненных гроз нарастает
Девятый решительный вал!

За родину, семьи и Бога,

Под знаменем чистым Креста
Идут они сумрачно строго…
И шепчут молитву уста.

И веришь, что ужасы ада

Прогонит крестовый поход —
Исчезнет звериная правда,
И солнце России взойдет![124]

Павлик подумал и кивнул. Это не отсюда. Не Владивосток. И не оттуда. Из Ижевска и Воткинска. Эта песня и эти слова. Здесь никто не знает. Это просто память. За Омск. За Его Высокопреосвященство Владыку Сильвестра[125]. За Адмирала. За те Дружины Святого Креста. Память. И надежда. Он допел, и теперь уже хор в несколько голосов торжествующе грянул запомнившиеся строчки:

«Нас ждет сиротливая Волга,
Нас ждет золотая Москва…».

– Владивосток – Москва, – уверенно сказал кто-то.

– Ура, – просто и в тон отозвался Павлик.

Они оба не знали, как. Они просто знали: «Владивосток – Москва». Никак. Просто девятый решительный вал.

«Но тут начиналась область веры в чудо, веры изменения обстановки к лучшему… к половине октября»[126]. Чуда, которого не случилось. Наверное, они ко всему привыкли. И все-таки не ожидали. Они были одни на этом последнем клочке земле под своим трехцветным флагом. Приморье не встало и не поднялось. На призыв генерала Дитерихса о наборе в армию и пожертвование средств на ее нужды отозвались считанные единицы. Горстка храбрецов и такие девушки, как те две, отмеченные в последующем указе Правителя:

«На днях в мою Канцелярию пришла бедная русская беженка-девушка, не пожелавшая назвать себя, и, сняв дешевенькие серьги и кольцо, отдала это свое последнее достояние на нужды Армии. Вчера пришла иностранка-славянка и отдала все, что оставалось у нее ценного: сережки, браслетик, брошку, серебряное портмоне, щипчикки для сахара и даже нательный крестик на золотой цепочке. Она тоже не пожелала оглашать своего имени.

Пусть эти два великих подвига жертвенности и служения Святой идее будут ответом всем торгово-промышленникам <…> и всем тем русским интеллигентным силам, которые не оказались способными последовать примеру этих двух женщин и еще трех-четырех бедняков-стариков, отдавших также все свое достояние.

Я не считаю себя вправе быть судьей людей, но не могу действовать и против моей совести. Я призвал интеллигенцию городов Края поставить к 10-му октября – во имя защиты Веры Христовой и святых прав народа – рекрутов на усиление Земской Рати. И что же: Владивосток вместо 4000 человек прислал 176, и среди них нет ни одного представителя из инициаторов тех организаций, которые выдвигали великое знамя борьбы. Где же служение идее?»[127].

«Ни оружия, ни запасов получено не было. <…> На фронт же из Владивостока пришло всего 160 человек <…> Никольск дал всего около 200 человек.

Ни одеть, ни снабдить их города не смогли <…>.

В сущности, после этого нужно было сказать: «Конечно, один в поле не воин». Но как уступить поле вовсе без боя»[128].

Они, наверное, не ожидали. Но они были – Приамурская Земская Рать. «Было принято решение: попытаться наличными силами, с теми, что прошли Сибирь, без надежды на помощь Приморского жителя, во враждебной обстановке вступить в бой»[129]. А дальше все было как было: «14 октября утром был положен конец всяким надеждам. Нужно было думать о выводе людей и их семейств. Вечером 14 октября был отдан приказ о бесцельности дальнейшей борьбы и о прекращении ее. Все действия должны были ограничиться только мерами обеспечения отхода»[130].

Так перевернулась и закрылась эта страница.

Как миг. Как вспыхнувшая и сгоревшая звезда на небосклоне. В темную ночь. До новой зари. День в день и миг к мигу. Все эти дни.

…Как избранный единогласно как Армией, так и народом Воевода Земской Рати, под звуки национального гимна, появился пред войсками и среди собравшегося народа послышалось всхлипыванье, шепот и возгласы.

– Наконец-то началось наше родное русское… Его зовут Михаил, архангел Михаил с мечом огненным, он разгонит всю эту нечесть окаянную[131]…