Про папу. Антироман

– Так. Одни подделки. Все оригиналы в Эрмитаже, в подвале.

Мы не хотели тратить время на подделки и поэтому не пошли в Лувр.

– Айда смотреть на Эйфелеву башню, – предложил Виорел. – Она хоть настоящая.

– Далась всем эта Эйфелева башня, – проворчал папин друг. – Вы идите, а я здесь посижу.

Он нашёл скамеечку и остался на ней сидеть, а мы пошли смотреть на башню. Но не дошли от голода. Тогда мы достали котлеты с хлебом и поели их.

На сердце стало как-то тяжело и отвратительно, будто мы не в Париже, а на вокзале в Орехово-Зуево.

– Раз мы в Париже, надо хоть устриц поесть, – сказал папа.

Виорел почему-то разгневался:

– Вы идите устриц ищите, а я хоть на башню погляжу, как белый человек.

Мы бросили его и зашли в ресторан.

В меню было написано что-то по-французски. Мы ничего не поняли и смотрели на рисунки. На одном из них была нарисована ракушка. «Наверное, это и есть устрицы», – решили мы. Когда подошёл официант, я сказал ему: «Give me please that» и ткнул пальцем в рисунок.

Через час нам принесли огромную чашу, полную сверкающего льда. На вершине чаши одиноко лежала половинка лимона, а у подножия – несколько спиральных ракушек.

– Наверное, это никакие не устрицы, – предположил я.

Папа мрачно съел лимон, мы побросали ракушки в карманы, заплатили и покинули кафе, затравленно озираясь.

В Париже мы провели целую неделю и всё это время питались котлетами с хлебом. У меня воспалился рот, и по возвращении домой я слёг в больницу. С тех пор я знаю, что главное в туризме – это правильное питание.

Про папу

Купив в ипотеку разбитую однокомнатную квартиру в Болшево, я первым делом отвез туда отца. Отец осмотрел пустое пространство со раскуроченными розетками и сел посреди комнаты на стул, пригорюнившись.

– Чего горюешь? – говорю.

– У тебя же здесь «по-большому» не сходишь…

– Это почему?

– Ну, бачок ведь в унитазе сломан…

– Это ничего! – говорю. – Я тебе сейчас наберу воды! Набрал ему ведро воды, возвращаюсь. Папа всё ещё мрачен.

– У тебя всё равно туалетной бумаги нет.

– У меня в сумке есть, погоди!

Достаю туалетную бумагу.

– А руки помыть? Полотенца всё равно нет!

– Теперь есть!

Достаю полотенце, вешаю на трубу.

Папа сделал свои дела, сообщил, что бумажка не растворилась – ничего, растворили.

– А теперь подумай, – говорю. – Подумай, какой у тебя замечательный сын! Перед выездом проанализировал ситуацию: вот придём мы в пустую квартиру, а отцу захочется «по-большому». И взял для отца рулон бумаги и полотенце! И кефир!

Достаю кефир, ставлю перед папой.

* * *

Когда папа увидел, что мы держим детскую коляску в подъезде дома, под лестницей, он сказал:

– Сопрут. Даю неделю.

Недавно я отрастил жидкую бородёнку и постригся ёжиком. В таком виде пришёл к папе.

Он сказал:

– Побрейся. Морду набьют.

Я хотел ему объяснить, что сейчас не бьют уже морд за такое. И колясок у соседей не крадут. Но не стал. Вдруг я неправ: бьют, крадут. Не знаю я.

Ещё папа недавно спросил:

– Если ты – Геракл, то кто отец Геракла?

– Хочешь сказать, что ты – Зевс?

– Конечно. Ты меня в фейсбуке выводишь в смешном и глупом виде, а себя – в качестве большого интеллектуала и уважаемого литератора. А ведь все твои подвиги – это мои подвиги. Если ты Геракл, то я – Зевс. И так – любой отец.

Я хотел сказать папе, что я – совсем не Геракл. Но тогда получилось бы, что он – не Зевс.

Пусть лучше будет Зевсом. А я побуду Гераклом.

* * *

– Сегодня мне очень хотелось шоколада, – сказал папа. – Увидел в магазине шоколадку, ходил вокруг неё, трогал, думал. Денег жалко было. Пошёл домой. По пути решил: раз я не могу себе это позволить, надо включить воображение. Я шёл и представлял. Вот я разворачиваю фольгу, она поскрипывает, внутри шоколад, он пахнет так весь… мммм… я зарываюсь в него носом, вбираю запах, отламываю бодро кусок, характерный звук, кладу на язык, облизываю и потом начинаю бешено жевать, весь в крови, причмокивая, так что изо рта прямо брызжет этот шоколад, всё лицо в шоколаде, всё вокруг в шоколаде… Знаешь, сработало.

– Ладно, – говорю. – А кровь откуда?

– К голове приливает, – объяснил папа.

* * *

Вчера мне нанёс визит папа и ушёл в моих ботинках. Я ничего не заметил и вечером, отправляясь на день рождения к другу, надел папины ботинки и проходил в них остаток дня. Удивлялся, что в них попадает вода.

– Я ботинки ношу один сезон, потом можно их выкидывать.

– Это так теперь обувь делают.

– Да-да.

Папа тем временем разгуливал в моих ботинках, поражаясь, что они перестали пропускать воду. Он даже придумал специальную теорию для этого, опирающуюся на вяжущие свойства пота и особую структуру молекул много раз промокавшей и высыхавшей обуви, наподобие того, как становится крепкой и жёсткой тосканская сигара («тоскана»), которую, как известно, специально вымачивают.