Про папу. Антироман

– Ну как Погорелая? – спросил он вдруг. – Уже не такая загадочная?

Я от удивления даже не сразу понял, кого он имеет в виду.

– Эля-то? Такая же.

– Нет, ну, наверное, немного подурнела?

– Нет. Совершенно нисколько.

Папа сурово посмотрел на меня и сказал Алёне:

– Дай ему по морде.

– Не буду, – заявила Алёна.

– А вот моя жена сразу бы мне врезала за всякие разговорчики о женщинах.

– Ну вот с ней и деритесь.

На этом мы расстались, и папа поехал домой.

К медцентру мы брели в некоторой задумчивости. По дороге Агата проснулась и сказала: «оса, оса, оса и да, да, да». Смысл улавливался с трудом, но вызывал интуитивную солидарность. По возвращении я написал этот рассказ.

Чёртова кость

Мы сидели на папиной кухне. Я смотрел на объедки, собравшиеся за последнюю неделю. Самые съедобные из них папа бережно собрал на тарелочку и положил мне.

– Здесь картошечка, мясо. Я готовил. Жри! Вот еще лечó! Прекрасное лечó! Ты должен всё сожрать!

Мы с моим братом по отцу, Славиком, слушали папин монолог.

То есть с нашей точки зрения это был монолог. Но папе казалось, что он вступил с нами в необычайно живой и обоюдоострый диалог. Только наши реплики он произносил сам.

– Вот ты спросишь: «Почему папа такой грубый? Что это за слово такое «жри» по отношению к собственному сыну?» А знаешь почему? С тобой иначе нельзя.

Папа вальяжно распластался на стуле.

– Вот ты, Славик, скажешь: «Почему нельзя?» А потому нельзя, что иначе твой брат будет час смотреть на это мясо, потом начнет ме-е-едленно есть. И после каждого откусанного кусочка петь «Тридцать три коровы» или «Санта Лючию». Мы с его мамой развелись из-за того, что он медленно ел.

Я, в принципе, помнил, что папа имеет в виду. Однажды, когда мы жили в Кишиневе со всеми бабками-прабабками, мне положили на тарелку инсталляцию из жареных картофелин. С виду это напоминало картину Верещагина «Апофеоз войны», только с картофелем вместо черепов. Мне было очень плохо. Я отщипнул вилкой кусочек самого верхнего черепа, с трудом проглотил и начал петь «Тридцать три коровы», чтобы картошка лучше переварилась. При этом я размахивал вилкой и нечаянно смахнул одну картофелину под стол. Папа стал топать ногами и бить по столу. Начался небольшой рэп-баттл мамы с папой, переходящий в драку. Папа уронил маму на пол, так что головой она угодила прямо в блюдце для кормёжки котов, которых в неимоверных количествах разводил мой дядя. Больше они не дрались, но после этого вопрос развода встал очень остро.

– Я тогда понял – жениться вообще нельзя! – продолжил папа. – Вот ты – не женись.

Он указал на меня.

– Я уже женился.

– Вот и зря! В каждой женщине есть чёртова кость. В любой! Кого ни возьми. Есть такая притча… Один солдат выбирал себе жену. Пришел к местному чёрту за советом – чёрт его уважал. Тот говорит: «В нашей деревне у всех женщин есть чёртовы кости. У всех!» Тогда солдат попросил его сосчитать им кости, чтобы выбрать ту, у кого их меньше всего. Чёрт долго искал. У некоторых женщин было по сто этих костей! Наконец он указал девушку. В ней была только одна чёртова кость. «Вот эту бери. В ней только одна кость. Ма-а-аленькая! Но есть. Без чёртовой кости не бывает. Надо брать» Дальше я не помню. Кажется, они вытащили эту кость. Вот и в твоей маме она была. Вроде тихая, спокойная. Но бывает, что-то скажешь ей. А она тебя – и так, и сяк. Возражать любила! Я сразу понимал – это она, чёртова кость лезет.

– Так зачем женился? – спросил я. – Тебе домработница была нужна, а не жена. Убирает, стирает, ничего не возражает.

– Нет! Нет! В таких тоже… У меня такие были! То же самое. Лезет кость. Да и что ты такое говоришь? Думаешь твою маму просили стирать, готовить? Я привез ее из Рышкан! Из села – в Кишинёв. Ей сказали: «Ничего делать не нужно! Живи! Всё баба Иля будет делать. У нас в доме всё делает баба Иля!» Но твоя мама так не могла. Ей казалось, что надо соревноваться с бабой Илей за моё внимание! И вот они соревновались… Баба Иля наготовит всякой жратвы – мясо, борщи, торты – и заставляет меня жрать. Я всё ем. И тут твоя мама: «Я тоже супчик приготовила!

Ешь». Я ел ещё и то, что готовила твоя мама.

– Но все равно ходил голодный, – закончил Славик папину мысль.

Славик всю жизнь прожил с моим папой и глубоко его изучил.

– Точно! – закричал папа. – И всё равно ходил голодный! А перед твоим братом поставили тарелку какой-то жалкой картошки… Я её глотаю не глядя, как подножный корм…

А он кусочек съел и песенки поёт! Тут мы и развелись.

Мимо мрачно проползла игуана Пузик и спряталась за холодильник, чтобы посрать. Папа был очень доволен, что сумел выговориться. Он мечтательно уставился в какую-то точку и подытожил:

– Хорошо как. Мужское общение облагораживает. Вот мы, мужики, сидим, пиздим – и мы довольны друг другом… Более того, в этом присутствует наслаждение и даже, я бы сказал, любовь. Это правда. Я даже возбуждаюсь немного, так меня наполняет это общение. Мы, мужики, все латентные пидорá. Я давно догадался. Вот скажи, Женя…

– Что?

– Вот скажи, ты бы мог на эти темы поговорить с мамой?

– На какие темы?