— Ну, не томи!
Мы налили ещё коньяка, я устроился поудобнее и приготовился слушать, а Сергей, задумавшись на несколько минут, начал рассказ:
— Примерно через полгода после твоего отъезда я развёлся с первой женой, оставил ей квартиру, а сам снял однокомнатную на самой окраине города. Моей зарплаты и разовых халтур только и хватало, чтобы оплачивать этот угол и скромно питаться. Жил я ужасно. Старая обшарпанная мебель, местами свисающие со стен засаленные обои, дырки в линолеуме, из под которых вылезали по ночам мыши и тараканы. А кухня настолько грязна и убога, что и вспоминать не хочется. Днём я еле высиживал на работе, а вечером сидел в своей берлоге, пялился в телевизор и пил дешёвый портвейн, если было на что. Так тянулось месяца три. А теперь слушай внимательно, начинается самое интересное и непонятное. Возвращаюсь я вечером 10 ноября с работы, а дату я точно помню, на следующий день меня угораздило родиться, и слышу, в канаве кто-то поскуливает. Шёл дождь, осенний, холодный. Ветер подвывал. Ну, знаешь, бывает такая мерзкая погода! Я остановился и присмотрелся. В сточной канаве около тротуара лежал небольшой белый пёс и дрожал крупной дрожью. Ты знаешь, я никогда не любил собак, и почему просто не прошёл мимо — не знаю! Стоял, размышлял, смотрел на собаку, а та на меня. Я собрался было уйти, но в это время меня кто-то тронул за плечо. Я обернулся и увидел старичка. Он был седенький, чистенький, со всепонимающим взглядом. «Чего думаешь, молодой человек? Бери, это именно то, что тебе нужно!», — сказал он. «Что?», — переспросил я, хотя отлично слышал, что он сказал. Но старичка уже и след простыл. Исчез, как призрак. Руки мои сами собой потянулись к собаке, и я поднял пса, у которого с лап капала грязная вода, прижал к себе, чтобы дотащить до дому, так как он был хоть и невелик размером, но весьма тяжёл. Куртку мою уже ничто не могло испортить, и я был спокоен на этот счёт.
Дотащив бедолагу до своей квартиры, я с трудом перевёл дух. При свете электрической лампы у меня появилась возможность лучше рассмотреть его. Это был коренастый пёс белой масти с большими жёлто-коричневыми пятнами на теле. Одно из них целиком закрывало глаз и короткое висячее ухо. Пёс имел кривые толстые лапы, маленький, напоминавший поросячий, хвостик и огромную голову. Самым интересным было, что то ли у него не закрывался рот, то ли в нём не помещался язык, но пасть животного была приоткрыта и видна выпяченная нижняя челюсть. Безобразного в этом, правда, ничего не было. Даже забавно, пёс как будто постоянно улыбался. Он всё ещё дрожал, но уже меньше. Немного освоившись, поднялся и отправился в путешествие по коридору. Прошёл совсем немного, но поскользнулся, лапы разъехались в разные стороны, и пёс плюхнулся в лужу грязной, с нас обоих стекшей воды. «Фу ты, пудинг какой-то!» — подумал я. Поднял собаку и отнёс в ванну, где тщательно вымыл и вытер. Затем завернул в свою старую байковую рубашку и отнёс на диван. Пёс пригрелся и уснул. Он удивительно спокойно чувствовал себя в незнакомой обстановке. Приготовив нехитрый ужин, я также улёгся на диван и уткнулся в телевизор. Через некоторое время свёрток зашевелился, показалась голова животного. То ли он выспался, то ли его привлек запах колбасы, ведь я не догадался ему ничего приготовить. Пёс осторожно выбрался из одеяла и по свободной части дивана ползком добрался до места напротив журнального столика, на котором располагалась тарелка с дымящимися пельменями. Здесь он и улёгся, одну из задних лап смешно вытянув назад, а огромную голову положив на передние. Уставился на меня. Изредка он поворачивался к пельменям, потягивая своим курносым носом воздух, намекая, что проголодался не меньше своего спасителя. Я налил в стакан портвейна и дал псу понюхать, но тот с презрением отвернулся. Тогда я отломил хлеба и протянул собаке. Животное жадно съело его, накапав на диван обильно выделившейся слюной. Я не стал больше мучить собаку, съел две трети пельменей и поставил тарелку перед своей находкой. Не знаю, почему я так хорошо помню тот вечер. Потом было много дней, проведённых вместе.