Про тех, кто в пути

- Знаешь… - Толик помедлил. - Я лётчиком стану. Я давно мечтаю… До войны я в аэроклуб хотел записаться, но по возрасту не брали, я в авиамодельный кружок ходил…

- Лётчиком? - Мартин сел, удивлённо присвистнул. - Не выйдет у тебя лётчиком. Когда мы победим, то запретим вам иметь авиацию, как нам запретили в восемнадцатом.

- Вы победите? - Толька повернулся к Мартину, глаза его угрюмо блеснули. - Видел? - и он показал Мартину фигу. - Наши вас всё равно расколошматят, фриценьё надутое.

- Ах, фриценьё-о?.. - протянул Мартин, садясь прямее. - Да ваши этажерки только поля от жучков опылять годятся. Три фанерки, две картонки, парусина и резина…

- То-то ваши «хейнкели» сколько уже чинятся - лихо им картонки врезали? - Толька тоже напружинился и сощурился. - А сколько в вашей III/KG20 бомбовозов осталось? Было двадцать семь, а сейчас девятнадцать, кажется, из них пять в ремонте? А у твоего бати, сколько «мессеров» из полусотни уцелело - половина?

- Ты чего хочешь? - Мартин встал, выставил плечо, и Толька тоже поднялся. - Мы на вашем аэродроме, понял? И на вашем Кавказе, и ваш Сталинград скоро возьмём, и тогда ваш Сталин мир на любых условиях подпишет, понял? И молчи. А то ходит он тут, наши самолёты считает…

Толька побледнел до синевы на скулах и молча врезал Мартину в поддых. Тот согнулся пополам, а в следующую секунду мальчишки покатились по траве, пыхтя, сопя, ругаясь на двух языках и молотя друг друга со всей злой дури.

Через минуту Мартин оседлал оказавшегося на спине Тольку, прижал его руки коленками и начал равномерно отпускать русскому щелбаны. Злость у немца в общем-то прошла, но наглые заявления Тольки требовали наказания.

Тот сначала вырывался, пытался сбросить Мартина, но выдохся и закрыл глаза. Мартин снова занёс руку… но не щёлкнул, а сел рядом и потрогал пальцами скулу, а языком изнутри - опухающую губу.

Толька сел. Вздохнул, сказал тоскливо:

- Раньше ты бы фик со мной справился… а сейчас… Ты вон, какой откормленный, а я… С ваших паек не разъешься.

- Это… - Мартин положил руку на плечо Тольке. - Я тебе… вынесу. Консервы, ещё что-нибудь… Только… ты возьмёшь?

- Возьму… - Толька вздохнул. - А ты бы не взял?

- У врага?! Я бы лучше сдох… ой, прости, - спохватился Мартин. Но Толька не обиделся, а по-взрослому усмехнулся:

- Ты не голодал никогда, Мартин… Когда по-настоящему есть хочется, тут… А у нас же с сестрой мать больная, и двое младших, это вообще…

- Ты сильно нас ненавидишь? - тихо спросил Мартин.

Толька повёл загорелыми плечами:

- До дрожи, - коротко ответил он. - Если бы не родные, я бы, как ты говоришь, сдох, а на вас работать не стал.

- Толь… - Мартин вдруг ощутил настоящий ужас. - Толь, а почему ты скрываешь, что знаешь наш язык?! И самолёты считаешь… Ты партизан, Толь?!

- Какой я партизан… - печально ответил Толька. - Просто я не хочу, чтобы знали, а то заговаривать начнут, всё такое… А самолёты… Да я просто радуюсь, когда у вас потери, вот и всё.

- На этих самолётах летает мой отец, - сказал Мартин. - Знаешь, как я боюсь, когда он задерживается? Просто задерживается, а я уже начинаю думать, что…

- А мой отец? - спросил Толька и потрогал шишку над бровью. - Ваши его артиллерией закопали. И его, и всю его роту… Под Бобруйском. Я потом искал ходил, а там только куски, и всё… Мы вас не трогали. Я в школу ходил. А теперь ты говоришь - не смей мечтать, мы вам не позволяем. Мне, каково?

Мартин промолчал, потому что не знал, что ответить. Толька сидел и опять смотрел в небо, шевеля пальцами ног. Потом сказал неожиданно:

- Ты совсем не такой, каким я себе представлял ваших мальчишек… И вообще… многие ваши лётчики… и солдаты - они люди, как люди… Если бы я не видел сам, я бы не поверил, что они могут бомбить… убивать…

Мартин потёр переносицу, вздохнул. Спросил:

- Толька… а вот мы дрались… ты такое слово сказал… - и Мартин повторил слово из пяти букв, которым русские люди выражают наивысшую степень напряжения. - Оно, что значит?

- Ну… - Толька вытаращил глаза на Мартина и покраснел. - Это ругательство нехорошее… мат, в общем… Если бы отец услышал, что я так выругался, он бы уши мне оборвал… Это, в общем, такая женщина… ну как бы… она…

- Ясно, - Мартин хихикнул. - А это? - он произнёс заветное русское слово из трёх букв.

- Ну, это вот, - Толька показал на себе.

Мартин заржал:

- У отца… - с трудом выговорил он. - У отца летает пилот… с такой фа… фамилией! Хорошо, что он не знает русского!

Толька подхватил смех.

В течение следующих пятнадцати минут Мартин старательно изучал матерные ругательства, которыми щедро делился Толька, стараясь произносить их как можно правильней. Потом Толька, глядя в сторону, пропел:

Сидит Гитлер на заборе,
Просит кружку молока.
А солдаты отвечают:
«Кран сломался у быка!»

И, когда Мартин попросил перевести, отмахнулся:

- Да ну, это я так…

Мартин не стал настаивать. Посидел молча, потом дотянулся до своей рубашки, достал из кармана блокнот, из него - листок. И подал Тольке: