Проба небес

Напольный ковер, мягко скрадывая шаги, только усиливал ощущение покинутости. Казалось, что все специально попрятались и ждут чего-то, но неестественную тишину нарушало только моё дыхание, да ненавязчивый гул оборудования, дающего рыбкам свет и тепло. К слову, у нас такого запустения просто не бывает (кроме глубокой ночи, разве что). Но, если подумать, может у них сейчас время отдыха? Ведь общага, пусть и комфортабельная, это одно, а преподавательский корпус, категорически другое.

Чисто внешне, это здание было почти таким же, как наше общежитие (только этажей больше). А вот дальше накапливались расхождения.

Всё население семиэтажки состояло из обучающего и управленческого персонала: преподавателей, администраторов, начальников служб, плюс сюда же присоседились юристы, экономисты и кучка затесавшихся психологов. Обитали они, понятное дело не «двое на комнату» а в полноценных квартирах, обустроенных на соответствующем уровне.

Иные специалисты жили отдельным зданием.

Суммарно, жилых корпусов, ориентированных под проживание персонала академии было всего два, второй, насколько я помнил, населяли пилоты из поисково-спасательной службы, охрана, медички и прочий вспомогательный персонал, чья неустанная забота позволяла организации жить и процветать.

Но туда меня не тянула совершенно, поскольку единственного приглашения «попить чайку с тортиком», в компании Анны и её сестры, хватило на три скандала и один едва не начавшийся мордобой (соседи хамить вздумали).

Скользящий по стенам и потолку взгляд, застрял на автоматах по продаже напитков и снеди.

У нас, в ученическом корпусе, такие продавали исключительно газировки-пончики и прочую несерьезную чепуху (которую к вечеру подъедали в ноль). А тут, гляди-ка, и пиво пенное, и вина всякие, даже виски затесался, бери не хочу! В сочетании с сэндвичами разных начинок, стоящими в автомате справа, да фасованными мясными и рыбными заедками из автомата слева, получалось просто изумительно.

Что называется, где ж я раньше-то был?

Из любопытства, сунул ученическую карточку (ту, что для денег) в щель агрегата, где был алкоголь, но бдительная машина тут же выплюнула её обратно, выдав надпись, что «Детям алкоголь противопоказан!» и издевательски пропищала. Поковырять бы его за такое, чисто из вредности…

Но появление нового участника нашей пьесы внесло свои коррективы.

Отчетливо прозвучавшее «Здравствуй», раздавшееся сверху — слева, было чуть неожиданным, отчего, поворот в сторону источника звука получился излишне резок.

Как бы не приняли за испуг.

Положив изящную руку на полированную древесину перил, наше светило от психологии благосклонно взирало на меня с высоты лестничного пролёта.

А я, отказавшись от мысли поковырять своенравную железяку, старательно разглядывал её в ответ, при этом начисто забыв о карточке, по-прежнему удерживаемой в цепких пальцах.

И лишь когда её взгляд, скользнув по мне, устремился к автомату со спиртным, а после многозначительно остановился на синем краешке пластикового прямоугольника, провокационно торчащего из сжатой ладони, я спохватился и упрятал ту в карман брюк. После чего, сделав покерфэйс, ответил честным взглядом. Но, вместо справедливых замечаний, мне досталась понимающая улыбка, после чего прозвучало приглашение проследовать в её комнату.

Что мы тут же и проделали.

Двигаясь чуть сзади, я не переставал удивляться, как сумма незначительных (по отдельности) мелочей способна изменить облик окружающего пространства.

Там, где в ученическом корпусе были понатыканы обычные пластиковые полусферы желтовато-белых светильников, здесь располагались изящные люстры из матово-золотистого металла, затейливо изукрашенные хрустальными подвесками. Двери, ведущие в жилое пространство чужих комнат, располагались минимум вдвое реже, чем в нашем корпусе (намекая на размеры площадей), а напольный палас, мягко скрадывающий звук наших шагов, не шел ни в какое сравнение с линолеумом, по которому ежедневно ступали ноги моих одноклассниц.

Но тут мы подошли к заветной двери, открыв которую, меня пригласили войти. Оказавшись внутри, я по достоинству оценил размеры помещения, первым впечатлением от которого было: «Кучеряво живёте, мадам!».

Разувшись и выйдя на середину этого просторного великолепия (раза в полтора поболее, чем у Чифую) я лишь укрепился в понимании того, как мало я знаю о жизни академии.

Неудивительно, что жилище воплощения прозорливости было под стать своей хозяйке, — нарочито легкомысленная и солнечная внешность, гармонично уживалась с глубоким смысловым содержанием. Всякий предмет интерьера, от мастерски расписанных пейзажами стен, до забавного половичка с птичками, словно был продолжением живущей тут женщины. И потому ненавязчиво излучал располагающую теплоту, подспудно призывая собеседника расслабиться и довериться (ага, щас!).

Будучи вежливо усаженным в резное, с высокой спинкой, кресло, я неустанно рыскал взглядом, стараясь обнаружить в деталях интерьере подсказки, служащие ключом к пониманию собеседницы.

Искомое нашлось.