Проблема эстетического отношения

восприимчивость, доставлять им эстетическое наслаждение». В соответствии с этим, «общим законом художественного освоения действительности является его многоплановость и полифункциональность». За поддержкой своих положений М. Каган обращается к Аристотелю и Чернышевскому: они, дескать, тоже смотрели на искусство как на явление

многоплановое, но отмечает, что воспринимали они его как механическое смешивание разнородных частей; в буржуазной эстетике, по его

мнению, многоплановый подход – следствие эклектизма.

Сразу можно догадаться – уж автор-то подошел к вопросу диалектически (недаром даже в название всех частей его «Лекций» входит сло146

Там же. – С. 145.

Там же. – С. 145-146.

148

Натев А. Искусство и общество. – М., 1966. – С. 10.

147

198

ПРОБЛЕМА ЭСТЕТИЧЕСКОГО ОТНОШЕНИЯ

во «диалектика»). Действительно, М. Каган убежден, что «только диалектический подход способен выявить разные способности искусства,

одновременно осмысливая его многоплановость как органическую

взаимосвязь, как живую целостность»149. В другом месте М. Каган пишет: «Вскрыть диалектическую структуру искусства – значит осветить

ее перекрестными лучами гносеологического и ценностного понимания»150. Прежде чем перейти к вопросу, насколько диалектично полифункциональное определение искусства, отметим одну из важных

причин стремления некоторых эстетиков определить искусство как

полифункциональное явление.

Причина эта, по нашему мнению, заключается в желании как-то компенсировать фактически изолированный анализ искусства как общественного явления, отрыв его от остальных областей человеческой деятельности, который не уменьшается от излюбленного сопоставления

искусства с наукой. Потому-то и приходится наделять искусство всеми

мыслимыми функциями, чтобы, неровен час, не упустить чего. И на

первом плане тут, естественно, функция познавательная (во избежание

обвинения в агностицизме). А то, что на это есть наука – не в счет: о

науке (естествознании и технике) многие эстетики имеют весьма

смутное представление.

Специалисты по теории познания, которые хорошо знакомы по

крайней мере с некоторыми естественными науками, как правило спокойно обходятся в своих работах по гносеологии и без такой «формы

познания» как искусство, и анализ исключительно научного познания

не причиняет им, кажется, особых неудобств. Этого, к сожалению,

нельзя сказать о многих эстетиках. Даже некоторые из тех, которые в

своих рассуждениях прямо исходят из данных других наук (последним

временем чаще всего кибернетики) имеют о них слишком уж общее,

а то и вовсе неверное представление. Не удивительно, что приходится

искать еще одну форму познания.

Этот отрыв искусства от других видов человеческой деятельности

(в частности, научной) обычно не очень заметен, но иногда он выступает в более явной форме. Искусство объявляется (по крайней мере, на

некоторых этапах развитии человечества) чуть ли не единственным

видом духовной деятельности человека. Так, например, М. Каган убежден, что было время, когда в человеческом обществе науки вообще

не существовало. И добро бы речь шла о дифференцировке, о выделении науки в отдельную, самостоятельную форму деятельности, что

действительно произошло на сравнительно позднем этапе развития

149

150

Каган М. Лекции… – Ч. 2. – С. 20, 21, 19.

Каган М.С. Познание и оценка в искусстве // Проблема ценности в философии. – С. 98.

199

Л.А. ГРИФФЕН

общества, – нет, речь идет вообще об абстрактно-логическом мышлении, о самой способности познания мира соответствующим образом!

Тут уж явно искусству некуда деться от полифункциональности и,

в частности, от познавательной функции. Вот что пишет М. Каган:

«Абстрактно-логическое мышление людей формировалось крайне

медленно, явно (!) отставая от мышления образного. Тут уровень абстрагирования, который достаточен для художественно-образного мышления, был решительно (!) недостаточен для научно-теоретического

познания»151, поэтому в родовом обществе «искусство было единственным – не считая, разумеется, самой трудовой практики – средством

познания мира и самопознания человека»152. Ну и «дети природы» же

были эти наши предки! Совершенно первобытные люди: ни тебе понятий, ни умозаключений. И как им удалось не то что покорить огонь,

изобрести лук, приручить животных, научиться возделывать землю, но

хотя бы додуматься до ручного рубила – уму непостижимо. Разве что

часто «художественно-образным» путем?

И Каган вовсе не одинок в такой интерпретации развития мышления.

Некоторые другие философы придерживаются того же мнения. Г.Н. Поспелов, например, пишет о людях доклассового общества: «Они не

могли еще мыслить в понятиях. Они мыслили в обобщенных представлениях и воспроизводили их в образах»153. Ясно, однако, что подобные взгляды не имеют ничего общего с действительностью. А.П. Окладников справедливо говорит по этому поводу: «Некоторые исследователи пишут, как писал когда-то Марр, что у людей первобытного

общества еще не было «понятийного мышления». Однако нет никаких

новых данных, которые позволили бы принять положение Леви-Брюля