Мы ничего не можем узнать о человеке иначе, как по его поступкам,
по результатам его действий. Они же воплощаются в тех или иных физических объектах. Результатом действия (или бездействия) человека
неизбежно являются те или иные изменения в окружающем мире. Эти
изменения осуществляются с определенной целью и имеют своим следчто Джотто был в этом отношения ниже Тициана? Хорошо сказал Б. Кроче: «Существуют такие историки, которые, напр., стремится видеть детство итальянского искусства в
Джотто, а его зрелость – в Рафаэле или Тициане; – как будто бы Джотто не закончен и не
совершенен, если иметь в виду тот эмоциональный материал, который он носил в своей
душе. Конечно, он не был в состоянии так изобразить тело, как это удавалось Рафаэлю, и
так налагать на него краски, как то делал Тициан; но разве был Рафаэль или Тициан в
силах создать «Сочетание св. Франческо с Бедностью» или «Смерть св. Франческо»?
Дух Джотто не был еще привлечен тем цветущим состоянием тела, на которое обратила
внимание эпоха Возрождения и которое сделала затем предметом своего изучения»
(Кроче Б. Эстетика как наука о выражении и как общая лингвистика. – Ч. 1. – С. 155).
Джотто ставил себе другие задачи, и решал их с не меньшим блеском, что и обусловило
эстетическое качество его произведений.
245
Монтень М. Опыты. – Кн. 1. – С. 188.
241
Л.А. ГРИФФЕН
ствием тот или иной общественный эффект. Оценивая человека, мы
анализируем его действия в соответствии с этим эффектом; результаты
анализа и являются основанием для оценки самого человека. Других оснований для его оценки как функционирующей личности не существует.
И художественное произведение, будучи творением человека, является
основанием оценки его автора, и именно тех его свойств, которые дают
ему право формировать общественное отношение.
Любое творение человека становится произведением искусства тогда
и только тогда (сколь бы тавтологичным ни казалось такое определение), когда его автор предстает перед нами как художник. Тогда в эстетической оценке этого творения мы отвлекаемся от него самого как определенного структурного образования, и через его посредство делаем
предметом эстетической оценки отразившуюся в нем личность его автора. Так мы поступаем всегда. Вот мы слушаем по радио оперную арию.
Мешают атмосферные разряды. Но эти помехи – ничто по сравнению с
малейшей неточностью, допущенной певцом, или фальшивим звуком в
оркестре. Первое уменьшает наше эстетическое наслаждение значительно меньше, хотя несравненно больше нарушает звуковую структуру
художественного произведения. Это и понятно: нас не интересует сама
структура художественного произведения, нас интересует то прекрасное, что в ней заключено – выраженная в ней личность художника
(в данном примере – и не одного). Если технические помехи только мешают нам увидеть эту красоту, то ошибки, плохое исполнение ее уже
уменьшают, если не полностью ликвидируют.
Потому-то мы не нашли и не можем рассчитывать найти в будущем
такие законы организации материи (пусть даже очень сложные), согласно котором можно было бы построить произведение искусства.
Выше отмечалось, что одно и то же структурное образование, будучи
природным явлением, никак не характеризует кого бы то ни было,
а потому и не относится к искусству; будучи выполненным человеком,
оно может являть образец художественного совершенства. Более того,
аналогичная структура, созданная разными людьми в различных условиях, может быть прекрасным творением искусства, а может быть и
ремесленной – путь даже и мастерски выполненной – поделкой.
Известно немало случаев фальсификации произведений искусства.
И что же? Ими восхищаются, пока считают подлинниками, а когда
эксперты (!) установят подделку, эти произведения, оставаясь теми
же, сразу теряют цену в наших глазах (хотя иногда и остаемся восхищение мастерством фальсификаторов, но это уже качество другого порядка). Конечно, во многих случаях такое восхищение далеко от действительно эстетического наслаждения, и имеет совершенно другие
242
ПРОБЛЕМА ЭСТЕТИЧЕСКОГО ОТНОШЕНИЯ
корни. Но известны и такие случаи (и немало), когда это происходило
не потому, что обманывались относительно истинных («объективных») достоинств этих произведений – ведь иногда даже экспертиза
тончайших ценителей и эрудированнейших искусствоведов не помогает (были даже случаи, когда сам автор не мог отличить подделку от
собственной работы). Что же это за художественная ценность, если
для ее установления необходимо прибегать к технической экспертизе?
Разве эстетические качества живописного полотна (если они в нем самом и заключены) не видны всякому, кто подготовлен для их восприятия, а зависят от не воспринимаемых нашими чувствами тонкостей
химического состава красок или строения холста? Просто не в этом
дело: то, что, будучи сделано одним человеком, становится основанием для восхищения, может вовсе им не являться, будучи сделанным
другим: все зависит от того, какие человеческие качества автора воплотились при этом в данном предмете.