Проблема объективности времени в философии

В связи с рассмотренными выше примерами, особо обращает на себя внимание тот факт, что в работе О.В. Малюковой, в отличие от работ Ю.Б. Молчанова или А.П. Левича, мы вообще не обнаружим определения субстанции, и это несмотря на то, что автор обсуждает эту концепцию в двух разных видах, в одном случае, когда речь идёт о проблеме времени в философии, в другом – в связи с обсуждением вопроса о темпоральных программах физики. Лишь во втором случае автор ограничивается довольно неопределенным замечанием, опять-таки без ссылок на соответствующие источники, что «субстанциальная концепция рассматривает время как особую нетелесную, невещественную и неполевую субстанцию»[116].

Не менее сомнительно, если всерьёз учитывать указанные трудности с пониманием субстанции и возможностью предложить её универсальное определение, и автору следовало бы, поэтому, аргументировать свои доводы на историко-философском материале, что субстанциальную концепцию можно обнаружить у античных мыслителей. Для этого, как минимум, вначале требуется сформулировать определение субстанции, которому будет следовать автор и затем уже провести сравнительный анализ взглядов мыслителей той или иной эпохи с заявленным «эталоном». Пока же, например, для меня остается «загадкой», кто именно из античных мыслителей склонялся к тому, чтобы представлять время как вещь; я не говорю уже о том, чтобы в действительности существовала такая тенденция?! Разгадывать загадки – дело ненаучное, наука, даже философия, требует фактов и ссылок, если речь идёт о взглядах мыслителей прошлых эпох, но к сожалению автор этих ссылок не приводит. В итоге получается довольно странная ситуация: с одной стороны, мы имеем вполне серьёзную проблему, является ли время чем-то самим по себе, объектом, вещью, а, с другой, если принять, что об этом можно вести речь только в терминах субстанциальной концепции, в силу неопределённости последней, конструктивный и на должном теоретическом уровне разговор о времени-вещи вообще, строго говоря, не представляется возможным.

Но наиболее спорным мне представляется другой тезис, о том, что трудности субстанциальной концепции связаны с тем, что время в качестве вещи так и не было показано. Рассуждать так, значит ставить решение вопроса о существовании вещи в жесткую зависимость от её эмпирических референтов, что a priori предполагает несуществование независимого от субъекта умопостигаемого или, в крайнем случае, то, что логически показанное существование это что-то совсем недостаточное, и заведомый отказ от того, что объективные идеалисты, или, скажем, аналитические метафизики, тоже могут быть правы. Но как тогда быть с одним из фундаментальных положений классической парадигмы в теории познания, а вопрос об объективном времени – это, несомненно вопрос именно для классической эпистемологической парадигмы, которое состоит в том, что подобное познается подобным? И как быть со знаменитым тезисом Парменида, согласно которому «одно и то же мышление и то, о чем мысль» (В 8, 34)? На мой взгляд, очень глубокую и справедливую мысль высказывает А.М. Анисов, когда пишет: «Что значит существовать – вот проблема, решение которой, как ясно видно из слов Стагирита, есть ключ к проблеме времени»[117]. Видимо, в отечественных философских исследованиях времени эта, немало лет назад высказанная идея, ещё не вполне осознана как ключевая для того, чтобы четко различать онтологические и эпистемологические подходы к решению проблемы существования; но для ясной и дифференцированной постановки проблемы времени это совершенно необходимо. Кстати говоря, пожалуй, единственный кандидат, которого можно предложить в качестве времени-вещи в античной философии – умопостигаемое время позднего неоплатонизма; но это – объект эмпирически ненаблюдаемый по определению и по природе, хотя и безусловно объективно существующий с точки зрения Ямвлиха и других. Поэтому, последовательно проводя тезис о том, что существует только то, что можно «показать», автор должен вначале был бы ответить на те вызовы скептицизма, с которой столкнулась позиция крайнего эмпирицизма ещё в эпоху Нового времени, и которые продемонстрировали ничуть не меньшую парадоксальность самого понятия материи, разговором о которой и методологически необходимым для современного исследователя времени проведением строгого разграничения между её субстанциальным и феноменалистическим пониманием следовало бы, на мой взгляд, предварить разговор о возможной парадоксальности времени.

С последней проблемой, надо заметить, сталкивается и определение субстанциальной концепции, предложенное Ю.Б. Молчановым, когда он говорит о «соотношении времени и материальных систем»; категория субстанция, очевидно, здесь категория метафизическая, как и время, коль скоро оно претендует выступать в роли субстанции, но ведь материальные системы могут быть поняты и феноменалистически.