Пробуждение Ктулху

– Связи с гибелью вашего брата здесь, разумеется, никакой нет, – тотчас же сказал мистер Дэй. – И никто вас ни в чем, упаси боже, не обвиняет. Я говорю лишь о том, что вы… – Он мельком посмотрел на покойника, лежавшего на дне реки. – Вы с Ксавьером на удивление между собой похожи. Словно не кузены, а близнецы, сэр, надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду! И почему-то я подумал, что и судьбы ваши должны быть сделаны, что называется, из одного и того же теста. В конце концов, – заключил он, – все истинные родственники таковы!

Тело моего брата было извлечено несколькими работниками, которые явились сюда спустя полтора часа. Мистер Дэй деловито руководил их трудами и давал различные указания – как держать и куда нести. Почему-то мне всё думалось, что, едва лишь тело Ксавьера окажется на берегу, он, как и те водоросли, утратит свою подводную красоту, увянет, превратится в разлагающуюся плоть, которая через пару часов просто уйдет в песок… Я попросил дозволения покинуть это место, и мистер Дэй, разумеется исполненный глубочайшего сочувствия к моему горю, мгновенно отправил меня домой.

Следующие дни прошли в заботах – впрочем, большую часть их взяли на себя местные господа, которые, как выяснилось, были глубоко привязаны к моему брату. Они выражали мне сочувствие и по-настоящему обрадовались, когда я сообщил, что намерен поселиться в нашем наследственном доме и даже научиться рыбачить.

Ради последнего я выписал из книжных магазинов некоторое количество учебных пособий и принялся тщательно их изучать. Затем – уже фактически на последние деньги – я приобрел инструменты: разного рода удила, лески и крючки. Деревенские жители поглядывали на меня и посмеивались – впрочем, добродушно; большинство из них не без оснований считали горожан людьми забавными и чудаковатыми. Естественно, обитатели больших городов не обладали тем опытом, который являлся основой для жизни в деревне; впрочем, справедливо и обратное.

Во многом, следует сказать, меня выручало сходство с моим покойным братом. Я окончательно перебрался в деревню, поспешно привел в относительный порядок комнаты, выяснил, где и каким образом приобретать продовольствие, дважды оказывал помощь своим соседям в ремонте каких-то сараев и, надо сказать, произвел на них весьма недурное впечатление своими глубокими и практическими познаниями в вопросах гвоздей, шурупов, шайб и прочих предметов, столь необходимых именно для такой обыденной и ежедневной заботы о своем жилище.

Поначалу я просыпался в шесть часов утра, привычный к подобному подъему всей своей предшествующей жизнью. Я открывал глаза и некоторое время всматривался в низкий закопченный потолок, нависавший над кроватью, затем переводил взгляд на потемневшие стены – и только отметив знакомую картину, представлявшую горный пейзаж и тонкий женский силуэт на вершине горы, озаренный солнечным восходом (я привез эту картину из своей прежней городской квартиры), немного успокаивался. «Я дома, – твердил я, обращаясь к самому себе, – я дома. И я не Ксавьер Эллингтон, я – Коннор…»

(Не раз и не два при чтении этого рассказа я задавался вопросом: по какой причине Коннор Эллингтон дал главному герою, от лица которого ведется повествование, собственное имя? Является ли произведение, опубликованное в неведомом журнале биологического направления, на самом деле не «рассказом» в литературном смысле, но истинным рассказом, тем, что произошло в действительности? Или же это такой литературный прием, предназначенный волновать души читателей и заставлять их сердца биться сильнее? Увы – ответа на этот вопрос я, естественно, так и не получил…)

Несмотря на внешнее – и в какой-то мере душевное – сходство с двоюродным братом, я все же не являлся Ксавьером, и местные жители хорошо это чувствовали. При встрече со мной они здоровались приветливо и вежливо и всегда делали небольшую паузу, прежде чем обратиться ко мне по имени: «Рад вас видеть, любезный мистер… э… Эллингтон!» – с особенной интонацией звучало в их голосе, и я понимал, что пройдет хоть двадцать, хоть тридцать лет, а их отношение ко мне как к недурной, но все же замене Ксавьера таковым и останется. Что ж, мне ничего не остается, как только примириться с этим.