На следующее утро я получил телеграмму, в которой говорилось, что мой кузен непостижимым образом исчез. Телеграмма, посланная местным полицейским, содержала вопрос: не ко мне ли он отправился? Его не могут найти уже третий день, а ведь до сих пор он каждое утро неизменно появлялся на улицах, приветливо здоровался с местными жителями – и вообще представлял собой, что называется,
Я тотчас собрал те немногие вещи, которые были мне по-настоящему нужны в ежедневном обиходе, и выехал к кузену в место его обиталища.
Ничто не изменилось в доме моего кузена – он оказался ровно таким, каким и оставался в моей памяти, только краска на стенах облезла еще очевиднее, да сундук, в котором навалены были какие-то старые, ненужные вещи, сделался еще чернее, и пыль, что лежала поверх него, впиталась в древесину еще глубже.
Я тотчас же принялся чихать и кашлять – от этой пыли поднялась аллергия, пропитывавшая мою кожу и легкие. Чесалась щека, потом зачесался подбородок, и я побыстрее вышел на свежий воздух. Даже и не знаю, как здесь ночевать! Не поискать ли мне какое-нибудь съемное жилище? Я покачал головой, прекрасно понимая, что в деревне, подобной любимому малому отечеству моего брата, никакого «съемного жилища» не отыщешь: чужаки не имеют обыкновения приезжать сюда.
Я распахнул все окна, вынес на двор наиболее развалившиеся и воняющие предметы (начиная с сундука), и некоторое время сидел посреди двора на стуле и курил, желая успокоиться и набраться необходимых сил.
В этот самый момент возле двора объявился местный полицейский. Его звали Джордан Дэй, он был невысоким, исключительно полным, но вместе с тем обладающим способностью стремительно и на удивление ловко перемещаться.
– Мистер Эллингтон, если не ошибаюсь? – проговорил он, прикладывая пальцы к козырьку.
Я привстал и отвесил ему вежливый поклон.
– Моя фамилия Дэй, – представился полицейский. – Это я отправил вам телеграмму. До крайности благодарен вам за то, что прибыли сюда так быстро.
Я не стал рассказывать ему о том, что у меня в любом случае не оставалось никаких иных вариантов, ведь работы больше нет и платить за квартиру, которую я снимал на окраине Литл-Комптона (так назывался город, где работала наша фабрика), я больше не в состоянии.
– Разумеется, меня серьезно беспокоит судьба моего брата, – произнес я совершенно искренне. – Я называю его братом, мистер Дэй, потому что мы не только близкие (и единственные, насколько мне известно) родственники, но и ровесники. Между нами несомненно существует определенная кровная и судьбоносная связь.
– О! – живо воскликнул мистер Дэй. – Вот оно что! Вы ощущаете эту родственную связь, сэр? Чрезвычайно интересное замечание. Оно глубоко проникло в мое сердце. – Он приложил свою пухлую ладонь к груди. – Вот сюда. Тук-тук, сэр. Поверьте, – прибавил он и потряс головой, – я абсолютно серьезен.
– Не сомневаюсь, – сказал я. – Но расскажите, прошу вас, подробности. Что здесь произошло?
– Так ведь никто ж не знает! – ответил мистер Дэй. – Поэтому-то мы вам и написали. Мы долго совещались, стоит ли беспокоить настолько занятого городского человека, но все же пришли к выводу, что раз Ксавьер – ваш ближайший родственник…
– Разумеется, – перебил я эту бессмысленную речь. – Я до крайности вам благодарен за то, что вы не оставили меня в неведении. Впрочем, я бы приехал сюда в любом случае, поскольку внезапно в моей душе зародилось сильное беспокойство по поводу моего кузена.
Мистер Дэй торжественно пожал мне руку.
– Вы – настоящий человек! – произнес он. – Моя надежда на вашу помощь в данной ситуации чрезвычайна.
– Но как я должен вам помочь? – спросил я несколько растерянно.
– Вы не знаете? – Он изумительно поднял левую бровь, изогнув ее и засунув почти под самые волосы.
– Нет, мистер Дэй. Откуда мне такое знать? Я ведь не служащий здешнего розыска.
– Мы рассчитываем на вашу интуицию, сэр, на вашу внутреннюю родственную связь с дорогим всему нашему городу Ксавьером.
Он еще раз пожал мою руку, отдал мне честь и удалился.
Я долго смотрел в одну точку – туда, где пять, десять, пятнадцать минут назад находился и разглагольствовал местный полицейский; затем я поднялся и медленно двинулся к дороге.
Сам не знаю, почему я выбрал направление к реке, которую мой двоюродный брат, дьявольски хохоча, именовал «Стиксом». Впрочем, если отнестись к происходящему с точки зрения здравого смысла, вероятнее всего, я пошел таким путем исключительно потому, что дорога вела вниз и идти по ней, следовательно, было легче.
Так или иначе, я шел и шел, стараясь не впускать в свой разум ни одну мысль. Мысли эти как будто летали вокруг меня, подобно тому, как мухи летают вокруг обеденного блюда, накрытого стеклянным колпаком.