– Возможно, – сухо согласился Гудман, но я видел, что он придерживается иного мнения. – Так или иначе, на четвертый день мистер Гилберт подошел к этому зданию – тогда оно было двухэтажным и значительно менее просторным – и предложил его владельцу хорошую сумму. Деньги при нем имелись в наличии, он попросту нес их в большой сумке. А? Как вам такое понравится? Сделка совершилась за несколько часов, и мистер Гилберт оказался владельцем дома. Через несколько дней он совершил поездку в Барнстейбл, откуда привез множество строительного материала. В это трудно поверить, но следующие несколько лет он только тем и занимался, что достраивал этот дом. Он работал сам, собственными руками, не допуская сюда посторонних.
– А что же местные жители? – не выдержал я. – Ведь мой дядюшка был уже не молод… Так и смотрели, как пожилой джентльмен таскает тяжелые доски и колотит молотком?
– Уж поверьте, дорогой мой мистер Гилберт-младший, мистер Гилберт-старший не раз получал от нас самые искренние и бескорыстные предложения помощи, но всякий раз отказывался, причем в довольно решительной, если не сказать – грубой форме. В конце концов мы перестали ему навязываться. Было очевидно, что эти работы производятся им не столько ради какой-то выгоды, сколько ради того, чтобы исцелить некие душевные невзгоды. – Он покачал головой – медленно и степенно, как бы показывая, что слишком хорошо знает жизнь и все ее тяжкие испытания, тайные и явные. – По вечерам, закончив работу, он поднимался на воздвигнутый им третий этаж, закуривал трубку – она хранится у нас на особой полке при входе в гостиницу, вы сможете посмотреть и даже прикоснуться, – и смотрел на море. С крыши этого здания открывается широчайший вид на бесконечные волны и скалы…
– А как он умер? – спросил я тихим голосом.
Мне не хотелось этого знать, но вместе с тем я понимал, что избегнуть этой темы не получится, и, что называется, смело бросился навстречу опасности.
– Он попросту не проснулся, – ответил Гудман. – Вот и всё. – Он глубоко вздохнул и огляделся по сторонам, словно предполагал увидеть кого-то у себя за спиной. – Жители Дэнем Спрингса привыкли к тому, что поутру отсюда доносятся звуки пилы или молотка, а то с грохотом падает какая-нибудь доска. Но в то утро стояла сплошная тишина. К середине дня поднялось беспокойство. Конечно, у мистера Гилберта-старшего не было явных друзей, людей, с которыми бы он – ну знаете, как это бывает у всех джентльменов – вел степенные вечерние разговоры за бутылкой пива или играл бы в карты на небольшие ставки просто ради развлечения… Однако это не означает, что в городе к нему не имелось доброго отношения, о нет, мистер Гилберт-младший, поверьте! Здесь все знают друг о друге множество подробностей и при случае готовы стать другом даже не близкому соседу. Итак, к полудню возникли странные предчувствия, а после обеда сюда направилось несколько человек во главе с миссис Кэрри, которая руководит женским хором в нашей церкви. Все вместе они поднялись на третий этаж и там обнаружили мистера Гилберта мертвым. Он сидел в кресле на крыше, совершенно неподвижный, свесив голову на грудь, и солнце озаряло его тело, как бы пытаясь скрасить его в последние минуты…
– Понятно, – сказал я после долгой паузы. Картина, описанная моим собеседником, ясно стояла перед моими глазами.
– Желаете осмотреть все помещение? – деловито осведомился Гудман.
Я рассеянно кивнул, думая совершенно о другом. На самом деле мысли мои сосредоточились на том, что завтра я выйду к морю и увижу ту самую скалу, которая, как полагает Мэтью Болдуин, способна убивать даже сильных духом людей… и которая, возможно, каким-то образом добралась и до моего дядюшки.
Когда я открыл утром глаза, то увидел солнце. Оно сияло за окном, и его яркие лучи, ломавшиеся о мутное стекло, как будто говорили мне о тепле, сиянии, однако когда я вышел из гостиницы, то очутился все в том же туманном, сером воздухе, куда, как казалось, не проникал ни единый солнечный луч. Я прошелся по улице, осматривая виды Дэнем Спрингса более внимательно. Имелась какая-то причина, по которой люди продолжали здесь жить и даже, подобно моему покойному родственнику, перебирались сюда из других мест. Оглядываясь по сторонам, я пытался отыскать хотя бы малую примету этой приверженности тусклому месту, но не находил.
Неожиданно я понял, что иду не один: за моей спиной вышагивает еще кто-то. Я остановился и резко обернулся, рассчитывая дать ему отпор, если понадобится, однако приветливая и простодушная улыбка пожилого человека с какой-то сероватой, словно бы нечистой кожей и редкими седыми волосами, словно бы приклеенными к низкому лбу, заставили меня поменять настроение. Несомненно, он был настроен ко мне дружелюбно, и не имелось ни единой причины разговаривать с ним враждебным тоном.
Встретив мой взгляд, он улыбнулся еще шире, показывая беззубый рот, и представился:
– Эдисон Беркли, доброго вам утра!