Пробуждение Ктулху

– Доброго утра, мистер Беркли, – ответил я. Представляться ему не было смысла: я не сомневался в том, что все селение уже знает о прибытии в отель наследника Гилберта-старшего – некоего Гилберта-младшего.

– Неплохая сегодня погодка, – заметил мистер Беркли и поднял взгляд к небу.

На небе, сквозь пелену, видно было солнце, но улица оставалась залитой сероватой тьмой.

– По крайней мере, нет дождя, – подхватил я, желая поддержать разговор в том же тоне.

– Говорят, вы выбрали комнату с видом на море, – произнес мистер Беркли. – Что ж, ничего удивительного, ведь вы близкая родня покойному мистеру Гилберту.

– Не смею отрицать, – слегка улыбнулся я. – Это чистая правда.

– Да-а, – протянул мой пожилой собеседник. – Оно вот и видно… Вы, никак, собрались прогуляться к той скале, которую нарисовал тот знаменитый художник?

– Я ведь тоже художник, – скромно заметил я. – Вы не знали?

Он помолчал, разглядывая свои ноги и слегка приподнимая то один носок, то другой.

– Нет, – вымолвил он наконец. – Это обстоятельство еще оставалось для меня неизвестным. Стало быть, тоже художник… Ну и ну.

– В больших городах художников немало, – сказал я. – Там это никому не кажется удивительным.

– Да уж, – невнятно повторил мистер Беркли. – Ну и ну. Вот ведь как оно бывает, да. А ваш управляющий из гостиницы, наш славный мистер Гудман, – что он вам рассказывал?

– Говорил, что мой дядя только тем и занимался, что чинил здание и в один вовсе не прекрасный день просто отошел из нашего мира в какой-то иной, о котором нам мало что известно.

– Ну, приблизительно так оно всё и обстояло, – кивнул мой старый собеседник, – если не считать некоторых подробностей… Он не говорил вам часом, наш славный мистер Гудман, что не только ваш покойный дядя вот так отошел в иной мир?

– Человек вообще смертен, – возразил я. – Это прискорбно, однако ни у кого не вызывает удивления.

– Здешний народ знает, куда надо смотреть и куда не надо, – произнес мистер Беркли и пожевал губами. – Вот почему многие из нас доживают до старости. Но у приезжих собственное представление о мире, мистер Гилберт-младший, у них свое независимое представление, далеко не всегда правильное, вот что я хочу вам сказать. Зачастую у них оно совершенно неправильное. Конечно, вас нельзя назвать совершенно чужим человеком, мистер Гилберт, ведь ваш дядя, сами знаете, имел для нас немалое значение, и шумел он так, словно гвоздями пытался прибить к этой земле самую жизнь, а не какие-то там деревянные доски. И все же он нас покинул, да, такое вот произошло, хотя могло бы, наверное, произойти как-то иначе и гораздо позднее.

– Я тоже об этом сожалею, – признал я. – Я ведь никому и никогда не желал смерти.

– Да вы ведь получили неплохое наследство, – прищурился мой собеседник. – А? Насчет этого что вы скажете?

– Скажу, что мог бы прожить и без наследства. В любом случае смерть – всегда трагедия.

– Очень верно вы говорите, чрезвычайно верно… А ваша смерть – она ведь самая большая трагедия для вашей жизни, не так ли? – Он прищурился, глядя на меня, словно пытаясь еще лучше рассмотреть мое лицо. – Это, мистер Гилберт, такая беда, ну такая беда, которой и названия-то не отыщешь.

– Кто знает, – пожал я плечами. – У меня еще не было случая проверить это.

Мой собеседник тихонько хихикнул.

– Как забавно вы выражаетесь: «не было случая»… Да когда подобный-то случай подвернется под руку, выводы сделает кто-то другой, а вам уже никакие выводы не понадобятся. Я это к чему, мистер Гилберт, вот я это к чему вам говорю-то. И до вашего дядюшки, и после него бывали здесь приезжие, которые не слушали наших советов о том, как в этих местах вести себя, вот и уносили их в неведомые края того света чрезвычайно странные недуги, каждого свои, но все по-своему неизлечимые. Вы меня послушайте-ка… – Внезапно глаза моего пожилого собеседника резко потемнели, а лицо сделалось сердитым, даже озлобленным. – Никогда не выходите к морю вечером. Пока на небе еще можно разглядеть солнце – что ж, пройдитесь и по берегу, если охота, но как только уловите первое приближение сумерек – поворачивайтесь к морю спиной и немедленно возвращайтесь в дом. Закройте окна, не любуйтесь пейзажем или чем там вы, художники, предпочитаете любоваться…

– Я вас понял, – произнес я, чувствуя странное облегчение. Как будто мне показали безопасный путь, ступая по которому я сумею сохранить свою жизнь. Но где-то в самой глубине души я знал, твердо знал, что этого не произойдет: рано или поздно соблазн или еще какое-то исключительно сильное, непобедимое искушение вытолкнет меня ночью из дома и заставит смотреть туда, где затаилась неодолимая гибель.

Попрощавшись с мистером Беркли и подарив ему прекрасную сигару, которую он торжественно завернул в носовой платок и уложил в карман, я направился к морю.

Был ясный безветренный день. Море лежало передо мной, как зеркало. Солнце словно бы упало в него с небес и застыло золотым блюдом. Изредка пробегала рябь, но она тотчас исчезала, и вновь воцарялось безмолвие. По всей вероятности, местные рыбаки выходили на промысел не через эту бухту.