Пробуждение спящей красавицы. Психологическая инициация женщины в волшебных сказках

Однако, если посмотреть иначе, «чисто народных» сказок не бывает. В этом вопросе я разделяю точку зрения Л. С. Выготского, который считает, что «совершенно ложно то представление, будто народная поэзия возникает безыскусственно и создается всем народом, а не профессионалами — сказителями, петарями, бахарями и другими профессионалами художественного творчества, имеющими традиционную и богатую глубоко специализированную технику своего ремесла и пользующимися ею совершенно так же, как писатели позднейшей эпохи. С другой стороны, и писатель, закрепляющий письменный продукт своего творчества, отнюдь не является индивидуальным творцом своего произведения. Пушкин отнюдь не единоличный автор своей поэмы. Он, как и… сказитель былины, оказался только распорядителем огромного наследства литературной традиции, в громадной степени зависимым от… традиционных сюжетов, тем, образов, приемов, композиции»[65].

Поэтому при отборе сказок для меня самым важным было то, чтобы по структуре авторские сказки не отличались от подлинных народных сказок, легших в основу авторских.

Второй критерий: сказка должна быть волшебной

Дать определение волшебной сказки не так просто. Согласно пониманию в аналитической психологии К. Юнга, «волшебные сказки ― истории, представляющие коллективное бессознательное, известные с доисторических времен, изображающие „неученое“, дописьменное поведение и мудрость человеческого рода. В волшебных сказках обнаруживаются сходные мотивы, прослеживаемые в самых различных эпохах в самых разных частях света. Наряду с религиозными идеями (догмами) и мифами сказки поставляют нам символы, с помощью которых бессознательные содержания можно ввести в сознание, истолковать и объединить в некое целое. К. Юнг в своих исследованиях выявил, что подобные типичные формы поведения и сами мотивы появляются в сновидениях, видениях и иллюзорных системах как здоровых людей, так и душевнобольных вне зависимости от той или иной культурной традиции»[66]. Это определение характеризует волшебную сказку со стороны содержания, присущего, кроме сказки, и сновидениям, и видениям людей вне зависимости от пространства и времени, в котором они живут.

Со стороны ее формы волшебную сказку охарактеризовал В. Я. Пропп. Он так же, как и К. Юнг, отмечает универсальность сказки, «ее, так сказать, повсюдность», которая «столь же поразительна, сколь ее бессмертие»: «Все виды литературы когда-нибудь отмирают… Сейчас для чтения Эсхила, Софокла, Еврипида, Аристофана требуется некоторая подготовка. То же можно сказать о литературе любой эпохи. Кто сейчас может читать Данте? Только образованные люди. Между тем сказку понимают решительно все. Она беспрепятственно переходит все языковые границы, от одного народа к другому, и сохраняется в живом виде тысячелетиями… Это происходит потому, что сказка содержит какие-то вечные, неувядаемые ценности»[67]. Напомню, что под ценностями В. Я. Пропп подразумевал то, что в сказке отражается обряд инициации, свойственный родовому строю. Герой сказки, подобно неофиту при посвящении, оказывался перед вратами смерти и проходил через смертельное испытание, преобразившись. Далее следовала его свадьба и воцарение.

Как уже говорилось, В. Я. Пропп разложил сказки на составляющие, назвав их функциями, и выяснил, что все сказки имеют идентичную структуру. Однако подобную структуру имеют не все сказки, а только волшебные, и для него именно последовательность функций, или структура сказки, служит их отличительным признаком при сравнении с другими жанровыми формами. Определение волшебной сказки, таким образом, ученый дает через ее форму: «Волшебная сказка есть рассказ, построенный на правильном чередовании приведенных функций в различных видах, при отсутствии некоторых из них для каждого рассказа и при повторении других»[68].

В. Я. Пропп отдает отчет в том, что при таком определении термин «волшебный» теряет свой смысл, ибо есть множество сказок с элементами волшебства, фантастики, но построенных иначе, например, литературные сказки. С другой стороны, есть единичные новеллы, легенды, сказки о животных, совпадающие по структуре с волшебными сказками, но при этом не являющиеся волшебными. В. Я. Пропп считает, что правильнее было бы называть волшебные сказки «мифическими», по сходству строения с мифами и рыцарскими романами.

Лично я называю волшебной сказку, изображающую инициации героя или героини, построенную на чередовании 31 функции. Такой взгляд позволяет обнаружить следующее:

— сказка заключает в себе не весь жизненный путь героини, а только его кризисные моменты, или инициации;

— в полной волшебной женской сказке заключена не одна инициация героини, а три;

— в сказке заключены также инициации лжегероини, которая демонстрирует отрицательные стратегии прохождения;

— кроме героини, сказка содержит других персонажей, что отражает социальную ситуацию в переходные моменты жизни;

— в сказке в символической форме описаны нормативные ролевые конфликты.