Прочь из города

— Вот и ладно, — Серёга повернулся к Ропотову и, подмигнув ему, уже чуть тише добавил, — нам-то оно и луче, забярём бяз лишняго шуму. Кудысь он деяться-то протúв нас двоих?

— Сырог, чо казала, братан? Моя не слышат?

— Не, не, ничяго… Это я Лёхе сваму гутарю, ня тябе.

Гутарю ямẏ, шо усё путём…

Азиат кивнул, всё также продолжая улыбаться.

— Слышь, Жапсамбай, — продолжал Серёга, — мы с Лёхой ряшили валити отсюдава, из Москвы то бишь. Домой мы, это, валим, ходью. На хаус, понял?

— Ага, ага, — закивал убыбающийся Жаркынбай. — Туратбек и Нурданбек ходыт суда скор, ага, собак тока поймай и ходыт. Жакында бар болобуз13. Карашо, братан, карашо.

— Не, ты мяня ня понял, мля… Ну, каже тябе объяснить-то, няхристю… Я гутарю, — Серёга повысил голос, — мы с Лёхой, — он развернулся в пол-оборота и стал тыкать пальцем в грудь Ропотова, — вот он — Лёха-то мой… вот мы с им ва-лим отсель. Понял, чукча? Картоху тока и лук заберём с собою. Половину, больше нам ня надь, а половина ваша остаитьси, усёк ты?.. Валим домой мы с им, понял, не?

— Ага, ага, Сырог, поныл, поныл. Карашо, братан. Лука и картох уже готова, жакында барабыз бардык айтканда бирге14, — продолжал всё также глупо улыбаться Жаркынбай.

— Ёптить, да ты тупой штоля, паря? — уже почти на крик перешёл Серёга. — Я ж тебе, баранья твоя башка, русским языком абясняю: валим мы, на. Мою половину картохи и лука гони сюда, сука. Не надь мне бардыз-бармыз. Не расстраивай дядю, шкет ты косой, а ня то и осярчать мόжу.

— Ага, ага, Сырог, люк и картошка ужа гатов. Ждай неминог, карашо? — Жаркынбай перестал улыбаться, потому что понял, что что-то пошло не так, но что именно, он никак не мог взять в толк.

Серёга почти закипел. Он что-то ещё хотел сказать, но это что-то, видно, застряло у него где-то по пути в ротоглотку и никак не могло вырваться наружу. От этого то и дело попеременно открывающий и закрывающийся его рот делал Серёгу похожим на только что пойманную рыбу, эдакого белого амура или толстолобика.

Тут уже не стерпел и решил вмешаться в разговор Ропотов. Он решительно отодвинул в сторону Серёгу и выступил вперёд к Жаркынбаю.

— Послушай, где у вас лук и картошка? Мешок с картошкой и с луком. Где? Серёгин мешок. Понимаешь меня?

— А, мишокэ. Кап15, кап? — догадался, наконец, парень, снова заулыбавшись. — Тама кап, тама мишокэ. Тама картошэка, тама лук, тама, — он стал показывать рукой и глазами на противоположный от него угол.

Ропотов и Серёга, не сговариваясь, вместе повернули свои головы в ту сторону, куда показал Жаркынбай. Никакого мешка в общепринятом понимании этого слова там и в помине не было. Один лишь несчастный, наполовину пустой полиэтиленовый пакет сиротливо выглядывал из-за чьих-то грязных сапог. Ничего другого рядом не наблюдалось.

Серёга аж побелел. С трудом сдерживая себя, чтобы не бросить чем-нибудь подручным в Жаркынбая, он выдавил из себя:

— И гдя ты тут мяшок видишь?.. Лёх, погляди тудысь, можа это я сляпой стал, ась? Глянь-ка, — ткнул он пальцем в сторону пакета.

Ропотов молчал: пакет и есть пакет. Никакого мешка.

Серёга снова повернулся к азиату, палец же его оставался указывать на пакет.

— И это ты мяшком называешь, овечий ты трахаль, это, по-твоему, моя картоха с луком? Так получаться? Ну, ты у мяня сячас сам носом своим кап-кап будяшь, юшкой на пол кап-кап будяшь, турка ты завоёванный.

Жаркынбай больше не улыбался. Он осознал всю серьёзность этой минуты и незавидное своё теперешнее положение. От тех продуктов, которые месяц назад привёз из дома Серёга, почти ничего не осталось. Они все вчетвером каждый день ели понемногу, и картошка, и лук были основой их рациона, поэтому неудивительно, что и то, и другое в конце концов почти закончилось. Час назад он взял оттуда четыре картошины и одну луковицу. Картофель он отварил, луковицу разрезал на четыре части и посолил. Таким образом всем четверым досталось бы поровну. И ещё мясо. Ведь именно об этом они условились в самом начале конца света: добычей, запасом и разделкой мяса, поиском другой пищи занимались два его товарища, Серёгин был гарнир, а Жаркынбай как самый младший в их компании готовил, топил и убирал в доме. Что же сейчас так возмущается Серёга? Да у него и не было больше никаких обязанностей. Как печку сделал, теперь только шляется вечно где-то, а сюда только поесть-поспать-погреться приходит.

— Сырог, ты чаво мен сердыся? Мы все куш одинака. Картошка, пияз16 дээрлик17 кончилс. Бардык бул оставалс кара капта, мен пересыпл андан пакетке18.

Серёга ничего из сказанного ровным счетом не понял: все слова: русские, киргизские — пролетели мимо его ушей, отзываясь эхом. От того оставались у него какой-то шум в ушах да ощущение, что мальчишка держит его за дурака. Глаза Серёги налились кровью, ладони сжались в кулаки. Набычив голову, он попёр на Жаркынбая.