Проданная на Восток (СИ)

Вильхельм удивленно поднял брови. Мол, неужто тебя так помотало, что ты уже не чувствуешь, как трясутся поджилки у старого ди Эмери?

— Сезар ди Эмери не отдал бы этот артефакт, если он и правда существует, просто так. Даже ради выгодного брака своей дочери. Он бы оставил его себе.

Вильхельм довольно расхохотался, даже хлопнул в ладони от радости.

— В том-то и дело, мой друг! В том-то и дело! Как говорится, всё бы ничего, но есть один нюанс — верно? Как говорят у благородных. Поправьте меня, если я вру. Ню-анс. Крохотный. Артефакт — древняя семейная реликвия, наделенная особой силой. Он — какая прелесть! — попросту не сработает, если его не передали добровольно…

— Говори, — хмуро припечатал Джонотан, чувствуя, как чёрная мрачная буря растёт внутри, и как он уже понимает, что услышит дальше.

19.3

— Вот ты, Джонни, был слишком добр к этому человеку, — кивнул на замолчавшего ди Эмери Вильхельм, — а мы сразу поговорили со стариком по душам. И вовсе не обязательно было для этого поить его дорогущим ромом! Есть множество других прекрасных способов развязать язык…

В противовес его словам Сезар ди Эмери язык словно бы проглотил: ужас сковал его так, что знаменитый торговец только следил, как заколдованный, за пиратом, а его руки мелко и противно дрожали, будто он снова и снова переживал то, что случилось на борту “Мари”. Но чем дальше, тем меньше вины чувствовал за собой Джонотан.

— Ты даже не поверишь, Джонни, у кого благороднейший кириос ди Эмери отобрал артефакт силой.

— Он лжет, — глухо повторил отец Агаты, мотая головой.

— Скажи ещё, что я лгу о том, кто убил родителей нашего несчастного влюбленного мальчика. Знаешь, Сезар, я знал, что ты — редкостная тварь, но ей-богу, ты перещеголял даже меня! Не подумай, что я завидую, хотя — немного есть! Немного есть! Браво, Сезар!

Вильхельм резко и отчётливо захлопал в ладони. Так, что от каждого гулкого хлопака в камере просыпалось такое же гулкое, мерзко бьющее по ушам эхо.

— Хватит! Хва-тит, — тяжело сглотнул ди Эмери и после странной паузы повторил фразу, будто она была заклинанием: — Он лжет, Джонтан, — продолжая кивать, точно сломанная кукла, твердил отец Агаты. — Он пират! И ублюдок! Он своей магией заставил сказать неправду, чтобы выгородить… Он…

Джонотан на мгновение прикрыл глаза, позволяя себе чувствовать больше. Позволяя остаткам магических сил освободиться и становясь больше, чем он есть. И открыл глаза снова, чувствуя, как кровь приливает к лицу.

— Брось, Сезар! — рявкнул вдруг Вильхельм так, что ди Эмери заткнулся. — Может, Джонни и помотало неслабо, ещё бы, он убил пол моей команды, — пират повернулся и искоса ухмыльнулся с обещанием мести, — но он не дурак, а еще не всю свою силу истратил на эту жестокость. А мы, маги, как ты знаешь, прекрасно чувствуем…

Всё, происходящее в камере, смазалось до неясных ощущений стоящих вокруг людей. Один — тот, кого он должен ненавидеть всей душой. И второй — тот, кому он должен быть благодарен и обязан всем, что у него есть. Только какого-то демона всё было совершенно иначе, и ярость, которая просыпалась внутри, затмевала разум.

— Случился шторм, Джонотан! Я не мог знать…

— И снова ложь, — расхохотался Вильхельм.

Его каркающий смех больше не цеплял, как раньше. Он звучал отражением собственной ярости, и Джонтан сам не помнил, как рванул к ди Эмери, желая стереть того с лица земли. Как схватил за горло — и отголоски магии опутали Сезара, пробуждая жуткие воспоминания детства.

Смеющиеся глаза отца. Лицо матери, скрытое в тени тонкой ажурной шляпки — такое невыносимо прекрасное, лучащееся счастьем и молодостью — за считанные часы до смерти, на набережной. А её волосы так постоянно лезли в лицо от сильных порывов, что она смеялась, поправляя их раз за разом.

В тот день впервые спустили на воду новую маленькую и юркую быстроходную яхту — подарок отца его матери — и они оба, несмотря на ухудшающуюся погоду, отправлялись в небольшой рейс. Легкая, увеселительная прогулка для бывалого моряка, которым был отец Джонотана.

Джонотан так просил, чтобы его взяли с собой… Но кириос ди Эмери называл десяток причин, почему детям нельзя, почему они должны остаться на берегу. И как они втроем с Агатой, тогда еще совсем крошкой, прекрасно проведут время за играми. А к вечеру вернется из города кирия ди Эмери и его родители, они соберутся на чай и поделятся впечатлениями. Джонотан помнил, как сильно это его злило и как он хотел быть взрослым, вырваться и броситься в приключение вместе с родителями… и как потом ди Эмери неумело утешал, твердя, что это воля богов позволила ему уцелеть, что это он, Сезар, уберег мальчика от гибели.

Джонотан вспомнил собственное лицо, когда на него обрушилась, как цунами, эта жуткая, леденящая душу весть. Их больше нет. Его родителей больше нет в живых. Их обоих забрали к себе боги, и он, такой ещё юный, восьмилетний Джонотан, остался один со своим неподъемным, непереносимым горем.