С того момента как ее мозг «отключился», как она сама назвала это в своей книге «Мой инсульт был мне наукой» (My Stroke of Insight), она перешла в состояние детской невинности и невежества. С помощью своей матери и врачей она шаг за шагом заново училась всему: что такое салат из тунца, как ходить, читать, думать, — но при этом ее повторное знакомство с физическим миром сопровождалось новым чувством единения со всей Вселенной. Она четко осознавала себя жидкостью, помещенной в оболочку, способной двигаться и меняться. Ей пришлось расстаться с той личностью, которой она была до этого. Когда она утратила способность бездумно делать даже простые вещи, например ходить, она научилась вкладывать больше энергии в простое существование.
Тейлор точно знала, что происходит на неврологическом уровне — как именно был затронут мозжечок, какие неврологические связи были повреждены и так далее, что делает еще более удивительным тот факт, что за следующие десять лет, когда она стремилась выздороветь, вернуть утраченные способности, она также обнаружила, что пытается вспомнить то первичное состояние эйфории и закрепить его. Изменения, произошедшие с Тейлор после инсульта, не сводились к тому, чтобы заново научиться ходить и говорить. Она обнаружила, что полностью изменилась. Как она сама сказала: «Я перешла от ощущения своей малости к ощущению своей огромности и способности к расширению».
Тейлор взяла на себя ответственность за свое выздоровление. Никто не мог сделать эти изнуряющие шаги до ванной вместо нее. Она должна была делать их сама, на своих условиях, измеряя успех собственными показателями, иногда даже не теми, какие она использовала более десяти лет как исследователь мозга. Например, в неврологии бытует мнение, что навыки, которые не восстановились через полгода после инсульта, не восстановятся уже никогда, но она восемь лет упорно работала, чтобы вернуть их. Как она сама написала: «Попытка — наше все».
Вы можете либо смотреть на перемены как на предательство порядка, установленного в вашем мирке, либо, как Тейлор, использовать свои проблемы для того, чтобы расширить перспективы.
Такой момент наступил для меня, когда мне потребовалась серьезная операция. Шесть лет я работала, игнорируя сломанную в Атланте плюсневую кость, и это привело к сильному ухудшению состояния тазобедренного сустава. До этого танец, не важно какой степени физической трудности, всегда был для меня священным долгом, исполнением моего обета усердно работать с тем, что у меня есть, без всяких операций. Но теперь мое тело говорило мне, что чем больше я работаю, тем хуже у меня получается. Я поняла, что теряю контроль над своим телом, и это стало постоянным источником беспокойства. Я начала чувствовать себя неудачницей, а это впрямую повлияло на мою личность.
Потеря доверия к себе оказалась совершенно новым ощущением для меня, и у меня было мало надежды на какие-то перспективы после операции. Я была уверена, что не смогу восстановить свою прежнюю силу и диапазон двигательной активности. Поскольку я откладывала возможность таких операций на период после семидесяти шести лет, произошедшее означало для меня поражение, подтверждение смертности, от которой не было спасения. Я в буквальном смысле износилась.
Полная сомнений, я все же решилась на операцию. Врачи посчитали ее успешной. Физическая боль исчезла, но я должна была признать, что соглашение между мной и моим телом было расторгнуто.
Тем не менее, когда я начала восстанавливаться после операции, я почувствовала, что теперь моя задача в жизни стала более определенной, чем она была долгое время до того, потому что мне больше не приходилось отвлекаться на преодоление боли. У меня была теперь одна-единственная задача: восстановиться. Средством восстановления стало отсутствие работы. Это само стало работой.
Но, пока я отдыхала дома, я оставалась обескураженной и сбитой с толку. Это было возвращение к основам. Я должна была заново учиться стоять. Я каждый день работала над исправлением своей осанки, используя очень старомодный, но всегда эффективный способ: ходить, удерживая книгу на голове. И ко мне стало постепенно возвращаться чувство достоинства. Оно иногда приходит с осанкой.
Постепенно передо мной стала вырисовываться более приятная перспектива, чем когда я ложилась на операцию. Я обнаружила, что намного лучше быть хромой, чем мертвой. Я почувствовала благодарность за то, что осталась жива, хотя теперь и в более уязвимой раковине. «Сгорел амбар, теперь видна луна мне» — так выражено это чувство в хокку японского поэта XVII века Мидзуты Масахидэ. Иными словами, когда что-то, на что мы всегда полагались, изменяет нам, не открывается ли за этим что-то такое, чего мы раньше не могли видеть? И каков же был мой вывод? Как только вы осознаете размер потери, не стойте столбом, глядя на луну: стройте новый амбар.
А при постройке амбара не забудьте пристроить помост для любования луной.