Беседа с достойным наследником таланта знаменитейшего отца привела будущего режиссера в уныние. Больше они не встречались, хотя Бо стал часто бывать у мадам Изы, так коллекционерка велела ее называть. Софи нервничала, и в сердцах еще усерднее крахмалила и утюжила его сорочки, пытаясь найти на них следы помады. Их не было. Бо не отказался бы от адюльтера, но в жизни мадам, очевидно, любви хватило с избытком, иначе как бы нищей провинциалке удалось обустроить галерею в одном из прекрасных «маршальских особняков» с видом на Триумфальную арку. Она нуждалась в дружбе и утешении, чего не смогла получить от своего увенчанного славой друга. Занять место княгини в его жизни она тоже не сумела. Дюма развеял все ее иллюзии, влюбившись в женщину намного моложе себя.
– Разве я смогу стать вторым Дюма, написать что-нибудь, подобное «Даме с камелиями»? – ныл Бо в отчаянии, рассказывая Анри о встрече с драматургом.
– Стань первым Уилксом, – посоветовал художник. – Брегг Уилкс! Чем не имя?
– Ты так думаешь? – оживился Бо.
– Уверен! Только не пойму, зачем тебе писать пьесы? Твоя задача ставить написанное.
– Кто вспоминает на премьере режиссера? Вызывают автора и актеров!
– Так для тебя, что важнее: работа или аплодисменты?
– Сам не знаю. Хочу только сделать что-то такое, чего до меня еще никто не делал, и ставить надо свое – то, что хорошо знаешь. В этом залог успеха.
– Это ты правильно подметил. Напиши о своем отце, об Америке, Батлерах. Они мне принесли удачу, помогут и тебе.
– Для этого надо ехать к ним. Но я домой не вернусь, ничего не добившись.
– Тогда поставь, что-нибудь легкое: оперетту, антрепризу, то, что нравится зрителям. Вспомни, что принесло мне известность – портреты. Сейчас я пишу несравнимо лучше, но начни я с этого – не видать бы мне славы, хотя я никогда ее не искал и не ищу. Успех у публики создает имя, а потом получаешь право на создание чего-нибудь стоящего. С этим соглашался даже мой строгий наставник, Жерар Бонэ, оберегая меня от критики, хотя всегда говорил, что главное – не попасть на крючок славы, не идти на поводу у публики. Как жаль, что его уже нет рядом, его не стало в тот год, когда ты первый раз приезжал в Париж.
II
Год за годом Бо работал, не покладая рук, писал, ставил, изучал лучшие классические постановки, современные спектакли, творчество самых известных драматургов и актеров, прежде всего Сары Бернар, эталона актерской игры. Она была бесподобна в трагедиях Вольтера и Расина. Он не один раз смотрел ее лучшие роли в пьесах «Федра», «Эрнани», «Адриенна Лекуврер», «Дама с камелиями», «Фруфру», «Принцесса Жорж», «Сфинкс», «Иностранка». С ними она выезжала на гастроли по Америке, Западной Европе, России, заказав для турне тридцать шесть костюмов. Актриса уделяла особое внимание сценическим костюмам и гриму. Ей завидовали, обвиняли в странностях, склонности к мистицизму, скандальности, эксцентричности, амбициозности… и прощали все. Ее имя не сходило со страниц газет и журналов, каждый новый роман, а их было бесчисленное количество, становился сенсацией.
Бо пытался понять, что думала сама актриса о себе, и какая она на самом деле эта королева эпатажа? Напрасно он вглядывался в ее портрет кисти Жоржа Клаирина, написанный в 1876 году. Ни сомнения, ни осознание трудностей избранного пути не просматривались в пластичной позе изящной фигуры, терявшейся в необыкновенных красках бело-серо-изумрудного наряда, в прекрасной ручке с бирюзовым перстнем на указательном пальце, возлежавшей на тигриной шкуре. К этому времени Сара уже добилась успеха на Левобережье в театре «Одеон» и вернулась известной актрисой на правый берег в «Комеди-Франсез», где когда-то потерпела фиаско. Короткая фраза, написанная ею о времени, проведенном в театре «Одеон», подсказала Уилксу больше, чем портрет.
«Ах, «Одеон»'! Этот театр я любила больше всех остальных. Там все хорошо относились друг к другу. Все были веселы…»
– Значит, даже для нее, уникальной личности, ни в чем не знающей границ, привыкшей к поклонению, не чужды простые искренние чувства.
Начинающему режиссеру было важно знать это. Он впервые задумался, хорошо ли быть неординарной личностью, феноменальным явлением? И стоит ли расстраиваться, если не получится занять особое место в истории мирового театра? Слава, конечно, привлекательна – все тебя узнают, тобою восхищаются, ищут твоего общества, что в конце концов приносит определенный достаток. Можно проехать с гастролями по всему миру, добиться признания. Но быть королем эпатажа, когда каждая, мало заслуживающая внимания, газетенка разбирает тебя по косточкам, каждый твой шаг, каждую любовницу! Нет, Анри прав, что не выставляет себя напоказ, сторонится высшего света. И хорошо, что в Америке отсутствует высший свет. Нет аристократических традиций, нет и норм, порождаемых ими. Он еще не знал, что нормы есть, и куда более жесткие, ибо формировались они не аристократами духа, а золотом и оружием.