Продолжим наши игры+Кандибобер

Как страшно я устал! Какая-то давящая, как мешок с песком, усталость. Во мне устало все, даже мышцы лица бессильно висят, и у меня нет сил управлять ими, чтобы принять какое-нибудь выражение. Свернутые ладони упали в карманы и лежат там, как гантели. И голову не могу держать — нет сил. Найдя точку равновесия, так и несу ее, голову, озабоченный лишь тем, чтобы она не упала на плечо, не опрокинулась за спину, не свалилась под ноги. Так, наверно, носят кувшины с водой кавказские женщины.

— Неужели ты так ничего и не хочешь? — спрашивает Зина.

— Может, чего и хочу… Молчать хочу. К морю хочу. Хочу купаться, сидеть на камнях, шевелить ногами в воде… Хочу пить сухое вино, не разбавленное прожорливыми официантами. Спать под открытым небом. Улыбаться хочу. Смеяться. Покатываться от хохота. Знаешь, я, оказывается, давно не смеялся. Даже не помню, когда смеялся последний раз… Кажется, в цирке… Или в кино. Хочу лежать пластом. Под солнцем, под луной, под одеялом, под чем угодно, на чем угодно.

— А меня ты так и не вспомнил.

— Директор мне не даст забыть о тебе. Теперь мы, можно сказать, помолвлены. Наш союз освящен местным комитетом и завтра получит одобрение коллектива. У нас есть все основания для того, чтобы создать здоровую семью.

— Ты это так говоришь… будто тебя принуждали.

— В самом деле так говорю? — спрашиваю. — Странно. Ведь меня никто не принуждал… И наше чувство испытано годами…

— Ты это говоришь таким трагическим тоном, в чем дело?

— А если это и есть… Послушай, Зина, а о чем ты мечтаешь?

— О том, чтобы мы были вместе, чтобы мы были счастливы. Чтобы у нас была своя квартира, обстановка, дети.

— Такие же, как мы?

— Конечно, Вася!

— Какой ужас!

— Чтобы мы были самостоятельными, ни от кого не зависели, чтобы могли на всех плевать…

— Плевать, значит, тебе хочется? Видишь, какие у нас с тобой близкие интересы ты будешь плевать, а я смеяться. Можно наоборот.

Господи, но ведь можно же что-то придумать! Ну, например, я поселюсь в одной комнате, а она — в другой. И будь здоров. Ордер выпишут на меня. Когда-нибудь влюблюсь по-настоящему, женюсь. На ком вот только… А на Маше! Маша! Я же назначил ей сегодня свидание. На семь. Сейчас без десяти. До парка добираться минут пять. Значит, пора закругляться. Ведь это идея — она в одной комнате, я в другой. Пройдет месяца два, многое остынет, исчезнет острота… У ее родных есть жилплощадь… Не на улицу же я ее выгоняю. Там ей будет даже лучше, чем со мной. Забота, уход и прочее подобное, как говорит мой любимый директор. А ведь Маша придет. Это точно.

— Мне иногда кажется, что я значу для тебя не больше, чем… чем вот этот коробок, — Зина поддает ногой спичечную коробку с изображением атомного ледокола, бороздящего просторы северных морей.

— Зина, ну не для того же была вся сегодняшняя нервотрепка, чтобы мы в конце концов поссорились. Слышишь? Хочешь, я приду к тебе сегодня домой? Попозже, где-то часов в одиннадцать. Ваши дома?

— Нет.

— В самом деле?

— А тебя в самом деле это радует? — спрашивает.

— Зи-и-и-на, — тяну я укоризненно.

— Наши уехали на три дня. Ты правда приедешь?

— Часов в одиннадцать. Ну, в половине двенадцатого. И мы обо всем поговорим, хорошо? Я пойду, Зина, я боюсь, что мы опять поссоримся.

— Счастливо! — говорит. — А куда ты сейчас-то?

— Сам не знаю. Поброжу по проспекту. Может, вина выпью где-нибудь… Сам не знаю.

Вскинув голову, Зина гордо топает вдоль набережной. Ее сумочка небрежно покачивается в такт шагам. Ах-ах! Победительница! Как здорово прибрала меня к рукам! Постепенно отхожу. Шевелю пальцами в карманах, морщу нос, растягиваю губы. Мне надо убедиться, что я могу еще сегодня улыбаться, разговаривать, общаться с людьми.

Раньше я не назначал свиданий, и это меня угнетало. Пытался уверить себя в том, что это далеко не главное, что не по этому определяется истинная ценность человека, но ничего не помогало. О моих чувствах никто не догадывался, потому что с девушками я все-таки встречался, но… когда это становилось неизбежностью. Встречи и все, что за ними следовало, становились сами собой. То вместе учились, то жили в одном общежитии, то вместе работали.

Жизнь шла без свиданий.

Неожиданно в толпе я замечаю прячущуюся фигуру Тов. Вороха. Почувствовав, что я увидел его, мой двойник приближается.

«Ты чего здесь?» — спрашиваю.

«А кому же здесь быть? В. Т.? Этому сытому проходимцу? Он недоволен тобой. Не время, — говорит. — Да и ни к чему. Ничего, мол, дельного из этого не выйдет. Лучше бы, мол, Нагаева подстерег, поговорил бы, засвидетельствовал почтение, напомнил бы о себе».

«Мне лучше знать, что следует делать», — говорю.

«Конечно, конечно! Ты не слушай его. Он же… У него свой подход ко всему», — Тов. Ворох заторопился, затараторил, словно боялся, что я перебью его и не стану слушать.

«А может, я и в самом деле зря все это затеял, — говорю. — Вряд ли она придет».

«Придет она! — чуть не кричит Тов. Ворох, будто я сказал что-то обидное для него самого. — Ты не знаешь, какая это девушка. Может, она опоздает, но ты должен понять — девушки всегда опаздывают».