Продолжим наши игры+Кандибобер

«Уже семь, — говорю. — Откровенно говоря, я боюсь. Просто боюсь. Понимаешь? Даже не боюсь — страшусь! Послушай, Тов. Ворох, ведь ты мое будущее, верно?»

«Да… да, но при определенных условиях. После всего, что сегодня было… ты понимаешь, о чем я говорю… у тебя осталось мало шансов стать мной когда-нибудь. Теперь все зависит от того, каким ты будешь с Машей… А вот и она! Идет! Пришла!» И он исчез. То ли бросился в толпу, то ли просто испарился. А может, его и не было?

Маша идет в белом платье с голубой отделкой. У нее вызывающее и немного испуганное лицо. Светлая прядь волос падает на плечо, и Маша выглядывает из-за нее, как из-за двери. В левой руке держит ромашку. Маленькая и довольно потрепанная ромашка с искусанным стеблем.

А все-таки пришла. Пришла! И опять нужно решать: как быть? Конечно, я должен подойти, это ясно. А потом? Отдаться на волю волн? Авось куда-нибудь выбросят…

Вот она быстро проходит мимо колоннады входа, возвращается.

Не могу себе представить, что подойду к ней. Это страшней, чем к директору. Да, она была из того племени людей, которые носились над водой сегодня вечером. Она из пришельцев. Полчаса назад на нее летели красные закатные брызги воды, ее волосы касались волн, а ветер сушил и трепал их. А она смеялась ветру в лицо, и тому это нравилось, как нравится красивым мужчинам, когда над ними шутят красивые женщины. Потом, накинув легкое платье, спрыгнула с яхты на берег, надела туфли и, проваливаясь каблучками в песок, вышла на асфальт. Обернулась, крикнула что-то оставшимся на яхте, помахала им рукой и пошла к парку.

И вот мы здесь.

Маша уже несколько раз взглянула на меня, но каждый раз равнодушно отворачивалась. Вот она смотрит по сторонам из-за своей пряди светлых волос и… перекладывает ромашку в правую руку. И сразу в глазах у нее, в походке, в повороте головы появляется вызов: ну что ж ты, безвестный влюбленный? Подходи! Я жду. Ну? Хоть посмотрю на тебя, наглеца!

А я-то, я самоуверенно считал, что все волнения, связанные с женщинами, для меня давно кончились, пора открытий и ожиданий прошла, и я знаю все, что можно знать, и испытал все, что можно испытать, что меня уже не ждет ничего…

И я решаюсь:

— Здравствуйте, Маша…

— Это… Это вы? Это вы звонили мне?

— Да, — говорю.

Она облегченно улыбается:

— Ну и потрепали же вы мне нервы! Никогда так не волновалась. А чего спрашивается… Чертовщина какая-то.

— Думаете, мне было легче?

Она внимательно смотрит на меня и улыбается, словно убедившись, что мне тоже досталось.

— Представляю, — говорит. И тут же, протянув руку: — Маша.

Где-то на другой стороне озера играет духовой оркестр, над кинотеатром, рестораном, танцплощадкой вразнобой вспыхивают неоновые буквы. В скверике несколько ребят, уютно расположившись прямо на траве, пьют пиво. Цыганка лет девяти, в широченном цветном платье, несколько поблекшем от времени и грязи, отважно предсказывает будущее оробевшей парочке. Вокруг уже стоит толпа, и, к общему оживлению, цыганка толкует что-то о дальней дороге, казенном доме, несчастной любви, бубновом короле, от которого не сегодня завтра надо ждать удара ножом в спину… Но как только парень неосторожно вручает ей рубль, цыганка умолкает на полуслове и уходит размашистой походкой, оставив растерянную парочку на произвол бубнового короля.

— Вы не дуетесь на меня, Маша?

— За что? — спрашивает.

— Ну, за всю эту историю…

— Я же сама пришла. И знаете — отложила настоящее свидание. Смешно — правда?

— А это не настоящее? — спрашиваю. И, испугавшись, что она ответит «конечно!», говорю: — Маша, я чувствую, что мне нужно говорить, рассказывать что-то интересное… Нельзя же вот так идти и молчать… Для молчания мы слишком мало знакомы. А вот что сказать — понятия не имею. Глупо, да?

— Нет, ничего. Терпимо.

— Ну, спасибо. Знаете, тыщу раз собирался звонить вам, но все откладывал… До последнего момента… Когда уже не смог не позвонить.

— Неприятность какая-нибудь?

— Да. Неприятность, — говорю, ловя себя на искренности. Но странно, нет чувства опасности, которое всегда охватывает меня, когда я с кем-то откровенен. — Неприятность, — повторяю я. — Катастрофа. Смерть.

— Смерть? — останавливается Маша. — Чья?

— Моя, Маша.

— Ваша? Вы умерли?

— Умер.

— Давно? — она смеется.

— Часа два назад, — отвечаю серьезно, во всяком случае, настроения шутить явно нет.

— Но ведь вы… сейчас-то вы живы?

— Это не я. Вы видите перед собой совсем другого человека. Совсем другого. Меня еще никто не знает. Вот вы первая.

— А вам не жаль себя… Ну, того, который умер два часа назад?

— Немного. Неплохой был человек. Рохля, но в общем неплохой. В том своем обличье я не решился бы позвонить вам, вот так разговаривать с вами. Я давно знаю номер вашего телефона.

— Откуда?

— Вы часто пользуетесь автоматом возле того места, где и я бываю. Иногда довольно разговорчивы…

— Так вы подслушивали?!

— Что вы, Маша… Тот человек ни за что бы не позволил себе такого.

— А он не воскреснет?