Продолжим наши игры+Кандибобер

— Боитесь. Вижу, что боитесь. Новая колокольня дает возможность не только на других смотреть свысока, она обязывает вас и на себя взглянуть по-иному. Думаете, что повышение в должности дает вам большую свободу действий? Да, дает. Но при одном условии: нужно вести себя так, чтобы все вокруг были убеждены в обратном, в том, что свободы у вас стало поменьше. А ваше поведение заставляет предположить, что намечается новый скандал… Можете себе представить, как его раздует Бабич. Подумайте. Еще не поздно. И послушайте, ведь Зина, — между нами, конечно, — неплохая бабенка! Не ломайте себе карьеру, жизнь не ломайте! Ну, куда вы пойдете? Куда вам деваться? А так вы на коне — начальник бюро, через полгода выходят ваши игрушки, получили новую квартиру… Это все, понимаете, все под угрозой. Вам будет, конечно, сложно объясниться с этой… новой девушкой, но это надо сделать. И потом, вовсе нет необходимости рвать с ней окончательно… Надеюсь, вы меня понимаете?

— Да, конечно… конечно…

— Вот и чудесно. Не надо дразнить медведей. Пусть они себе гуляют, кушают малину, пусть ломают хребты крупному рогатому скоту, пусть. Свой хребет не подставляйте. Он у вас еще очень слабый, хрупкий.

— Да, конечно…

— Я рад, что вы все поняли, что мы нашли общий язык.

— Да, большое спасибо… А ребенок?

— Боже мой, да при чем здесь ребенок? Нет его. Нет.

— Нет?!

— Но ведь он мог и быть. Не понимаю, Василий Тихонович, зачем все ставить в зависимость от ребенка? Есть же совесть, приличия, человеческое достоинство, чувство долга, наконец.

— Но… ведь это меняет дело, — говорю.

— А вы знаете, что мне сказала Зина? Она сделает себе ребенка. И всех убедит, что это ваш. Да ей и убеждать не придется — все знают о ваших отношениях. Как видите, с Зиной мы говорили достаточно откровенно. У нас давняя дружба. И у меня перед ней гораздо больше обязательств, нежели перед вами. И, Василий Тихонович, кончайте вы со своим любительством. Пора становиться профессионалом и в своем деле, и в отношениях с людьми. Жизнь не терпит любительства. Ни в чем. Даже в любви, поверьте мне. И перестаньте думать, что вы являете собой нечто особое. Мы все друг друга стоим. Хорошо это или плохо.

Не помню, как оказываюсь в коридоре. Идти к себе? Нет, там Бабич. Выгнать бы его, чтоб глаза не мозолил! К Зине? Нет, не сейчас. Тоже еще, дружба у них с директором. Да об этой дружбе вся фабрика говорит. На улицу? Нет сил. Совсем нет сил. Господи, да когда же все это кончится? Когда?

Прохожу в туалетную, закрываюсь на крючок, опускаю на унитаз деревянное кольцо и сажусь на край. Руки бессильно падают на колени. Перед глазами на двери корчатся рисунки неизвестных художников, вздрагивают строчки безвестных поэтов. Отдыхаю. Не слыша ни запахов, ни шума спускаемой воды за перегородкой. И никакие другие шумы не доходят до меня. Здесь я в безопасности. Никто и никогда не тронет меня здесь. Мне сейчас так безопасно, так уютно, как… Как во храме.

Силы медленно возвращаются ко мне.

Конец рабочего дня. Не торопясь, размеренно складываю бумаги в стол, проверяю, заперты ли ящики, не забыл ли чего, и лишь после этого поднимаюсь, иду к двери. Уже взявшись за ручку, оборачиваюсь и, глядя в окно, говорю:

— До свидания.

И выхожу, не дожидаясь ответа. Бабич поднимет голову от бумаг только после того, как за мной закроется дверь. Дождется Гусятникова, потом они зайдут в «Снежинку». Они заходят туда почти каждый день. Берут по стакану сухого, садятся за самый дальний столик у стены, вымощенной осколками фарфоровых тарелок, и начинают составлять планы страшной мести. О чем они могут еще говорить…

А я, я медленно иду к реке, потом по набережной, по новому полуторакилометровому мосту перехожу на другую сторону и не торопясь бреду домой. Третий этаж. Сухой, без выражения щелчок замка. Переступаю порог, снова щелчок. Я дома. Шаркающая походка Зины — она в шлепанцах. Настигающая походка. Страстным поцелуем она приветствует меня в нашем гнездышке.

Прохожу в комнату, нажимаю кнопку телевизора и только после этого начинаю раздеваться. Когда надеваю пижаму, на экране появляется изображение. Новая сеялка, придуманная сельским рационализатором. Металлургический гигант перевыполнил квартальный план. Торговая точка придумала новый вид обслуживания. Рыбаки Дальнего Востока начали путину… Убираю звук.

Уставясь в телевизор, в полутемной комнате, в тишине, изредка прерываемой радостными воплями Зины, начинаю шаг за шагом перебирать сегодняшние события. Так ли сказал? Не сделал ли ошибки? Позвонил ли кому нужно? Не прокололся ли, не засветился ли…

Директор был сегодня хмур и даже не улыбнулся при встрече. Может, уже что-то началось? Нет, он бы сказал.

Разговор с Управлением местной промышленности. Вызывали директора, но его не было, и трубку пришлось взять мне. Я, кажется, бросил какую-то шутку… И тут же почувствовал, как из трубки потянуло холодом. Надо найти повод и завтра позвонить. Посоветоваться, засвидетельствовать и прочее подобное.