Проект "Стокгольмский синдром"

— Не уверена, но смею предположить, что да. Их холодность присутствовала всегда. — Оля анализирует свою юношескую жизнь, также вспоминая детство. — Я смутно помню, как папа однажды проронил о какой-то встрече. Что это было его последней каплей, но мама упиралась. Всегда так делала, а на выходе с оскалом посылала отца на все стороны. Это было лишь однажды. — Пушинка снова жмет плечами, уплетая за обе щеки разогретую пиццу. Мы заказали на дом ее — несколько видов, потому что Оля полтора года не вкушала радостей и прелестей жизни. Как и я. Я забыл, что такое наслаждаться мгновением, словно умер. И теперь отчасти я стал понимать Максима Бесова — его демонов и его борьбу с ними. Но, если я надеялся, то он никогда не получит желаемого обратно. Черт! Спохватился я, ведь Оля не знает о случившейся трагедии. И, словно прочитав мои мысли, пушинка в лоб задает вопрос.

— Женя и Максим. Как они поживают? А Саша? — она хмурится, откусывая кусочек. Сырная ниточка тянется, и я улыбаюсь, наблюдая, как Оля ее наматывает на указательный палец, а потом облизывает тот, причмокивая. — Что? — уставилась на меня, взметнув тонкими бровками.

— Я безумно счастлив, что ты рядом со мной. Не было жизни, — признаюсь, облизывая ее пальчик, ощущая солоноватость от сыра. Она покраснела. Моя жена снова краснее, как и ранее, когда не предвещало никаких бед. — Чем мы займемся сегодня? — намеренно увожу в сторону разговор от опасной границы. Пушинка сощурилась, я не смог провести ее, и она догадалась о моем действии.

— Что с Максимом и Женей? — Оля настороженно задала вопрос, подобрав правильную формулировку.

— Давай не сегодня, — я отстраняюсь, желая сохранить спокойствие в душе и на лице тоже.

— Лёня!? — чуть повысив голос, Оля отложила пиццу и привстала. На ней банный махровый халат, который покрывает жену с головы до пят, и можно было бы еще раз им же ее обернуть. Настолько она была хрупкой и тонкой.

— За это время случилось многое, — киваю, осторожно подбирая слова. Но с чего начать-то?

— А Ирина и Степа? — тут же шлет еще один встречный вопрос, не лучше первого. — Лёня, не молчи, — пушинка осторожно приближается ко мне, запуская руки за спину. Она притягивает меня к себе, вглядывается в глаза, которые я отвожу куда угодно. Обрушив полтора года на нее, я боюсь потерять Олю. Для нее все станет ударом. Мало того, что наша семья сделала из нас изгоев, так теперь и друзья, в чьих жизнях произошли не лучшие изменения. — Ты не сможешь вечно держать меня взаперти, и я все равно узнаю обо всем. И только тебе решать: разделишь ли ты со мной всё, через что я должна пройти, либо вновь в одиночку, — на последнем слове, я устремил взгляд на жену, ошарашенный заявлением. Я испугался, что ей будет недостаточно моей поддержке, и хотелось бы сейчас собрать всех наших друзей, чтобы разделить не только радость, но и печаль.

— Максим — вдовец, — выдыхаю, осторожно наблюдая за реакцией. Оля ахнула, закрывая руками рот. Слезы набежали мгновенно, устилая пеленой сокрушительный взгляд. Но я продолжил, чтобы больше не таить, так будет лучше. Нанося одну новость за другой — они легче переносятся на слух, потому что мозг уже настроен на негативное последствие: — Жени и Сашки — их девочки, больше нет с нами. Тебя выкрали за пару месяцев до того, как их не стало.

Пушинка упала на пол, и я вместе с ней. Она тут же приложила ладонь к плоскому животу, будто снова теряла нашего ребенка, о котором все еще не желает мне сказать. Но я знал правду, а она — нет, умалчивая об этом, боясь ранить меня. Крепко сжимая ткань халата, она терла то место, заставляя себя не чувствовать всего того, что пережила в одиночку. А я ненавижу себя, потому как не смог разделить эту боль рядом с ней. Гребанная работа! Оля глотала воздух ртом, пряча глаза от меня, но я и не настаивал. Вновь ждал, только так можно узнать больше. Дать прочувствовать все заново — все ножи и острие лезвий, которые изранили душу моей любимой. Она дышала глубоко, а я считал эти секунды, растирая плечики, которые содрогались от рыданий. От скорби по нашим общим друзьям и к тому же Оля была крестной Саши.

— Кто в этом виновен? А Максим? — нахлынул поток её вопросов, и, конечно, я все прекрасно понимал, как ей тяжело это дается. Отрицательно качаю головой, останавливая Олю с вопросами.

— Не сегодня, родная. Не сегодня, — повторяюсь, будто зажеванная пластинка. Я обнял ее и притянул к себе, ощущая хрупкое тело, и его дрожь.