– Просто. Субъективное мнение офицера полиции. Мы живём в век технологий, где нет места личному пространству при всем ощущении равенства. Так почему убийца не пойман? Кто-то ловко заметает улики. Наверное. Мне понравилась твоя дерзкая теория с подражателем, поэтому я решил поделиться своей с предателем. Не заморачивайся. У нас в отделе все хорошие парни, я даже представить никого не могу в этой роли.
Фобиас задорно рассмеялся, схватившись свободной рукой за набитый живот, и отодвинув пустую тарелку, облокотился о стул. И продолжал смеяться. Будто в насмешку смешанным чувствам Эдриана.
Он явно поспешил с выводами. Дело предстоит не из лёгких.
Рейвен мышью юркнула в спальню, мизинцем ударившись о мрачный пейзаж у порога. Его спальня по-прежнему совмещала мастерскую. При всем многообразии комнат Леон оставил всё, как было при жизни бабушки. На столе рядом с томами манги, гелиевыми ручками, запылённой расчёской, упаковкой жевательной резинки и антисептиком для рук лежали кисти, грязные тряпки, карандаши и открытые засохшие банки гуаши.
Кейн открыла окно, проветрить помещение – ей хватило четырёх часов в академии. Дома она предпочитала из ароматов ничего кроме пищевых специй и освежителя воздуха.
Несколько склеенных скотчем коробок Рейвен разместила возле кровати, а сама, скрестив руки, на цыпочках подкралась к Леону. Он щедро черпал мастихином винный цвет – чёрные рога на фоне алой зарницы. Классический или избитый сюжет: демон, лик которого не определил художник, оставив в качестве последнего штриха. Рейвен из-за плеча любовалась безликим злом, вернулась к столу, где лежали краски для волос – платиновая, каштановая, зелёная, красная, холодный блонд. Инструменты. И стеклянные глаза.
– Карий? У Потрошителя будут карие глаза? – спросила Рейвен, в голосе который звенел флирт.
Леон отложил мастхин, оставив работу, и нежно дотронулся до рук Кейн, забирая мёртвые глаза.
– Возможно. Я взял первую попавшуюся краску.
– Я принесла тебе все детали и инструменты. На трёх кукол. Первый блин всегда комом. Ты уверен, что хочешь собрать куклу сам? Я могла бы купить готовый манекен.
– Нет, я сделаю это сам, – вежливо отказался Бёрк, пряча глаза в шкатулку. Он упал на колени рядом с коробками, вскрыв их канцелярским ножом, откинулся о кровать и любовно перебирал руки, ноги, скользкий приятный пластик, такой ровный, без единого изъяна. Если бы такой могла быть человеческая кожа. Вечная. Неподверженная времени.
– Тяжёлая будет работа, – констатировала Кейн, напыщенно фыркнув.
– Зато смогу убить время.
– Время не любит, когда его убивают[29]
.Леон претенциозно закатил глаза, но не сдержал улыбки от упоминания любимой сказки. На дне коробки лежали парики, одной длины, мышиного цвета, чтобы легче легла краска, а ножницы закончат абрис причёски.
– Как и вдохновение. Вдохновение – такой гость, который не любит посещать ленивых[30]
, – парировал Бёрк.Рейвен вернулась с двумя кружками кофе с молоком. Поставила одну на заляпанный красками стол, кажется, ещё со школьных времён. Леон вернулся к другой картине, спрятанной за ворохом грязных простыней – пронзённого копьём ангела.
– Красивая работа, – Рейвен пыталась его умаслить, трусливо прячась за кружкой кофе, из-за горячего пара наблюдая, как поднимаются его плечи – он пожимал ими вместо ответа, как само собой разумеющееся. Иначе быть не могло.
В голове Леона складывалась сложная архитектура из образов. Он глядел в совершенно иной мир – в стократ шире и необъятней привычного, ограниченного полем зрения. Ватман А1 – театр военных действий его собственного сражения: неукротимой музы, беспощадного вдохновения, онемевшей руки и имеющей свойство заканчиваться краски.
Но для этого у него была Рейвен.
Рейвен не против его звонка в два часа ночи с просьбой приехать с акварелью и пиццей. Рейвен привозила всё необходимое, стала дилером его желаний и прихотей. Это была обоюдная игра. Ему нравилось давать указания и получать, а ей слушаться и исполнять. Своеобразная садомазо игра или бесплатная бета-версия семьи.
Хотя Кейн скорее упивалась в его нужде: она была ему необходима, и плевать в какое время и по какой причине.
Он запустил себя, примерев образ настоящего художника, забывшего о внешнем мире. Потасканная футболка в креативных разводах – то ли принт, то ли кляксы краски. Волосы отросли, золотисто-рыжей волной обрамляя точёные скулы. Глаза тёплые и тоскливые. Его будто слепили ещё в античности на зависть самолюбивым богам.