– Я не особо контактировал с родственниками. Не знаю, я не считал, что наличие общих генов делают связь особенной. Я предпочитал учёбу и работу. Поэтому скажу честно, вы для меня такие же новые лица как Итон Лестер и Джонатан Бэйтс.
– Как я тебя понимаю! Особенно, когда видишь Чарльза – представителя фамилии Куинн, яркое лицо пафоса и самомнения, то начинаешь ценить отсутствие родственных связей. Но знаешь, на самом деле он не такой плохой, каким пытается показаться. У него сейчас сложный период в жизни, ещё и это несчастье с Джервисом!
– О чём ты?
– Ты ведь не знаешь дядюшку Джервиса?
– Только имя.
– Оу, это настоящая трагедия. Видишь ли, – Фобиас перешёл почти на шёпот, на лице его отразилось страдание, не ощущаемая физически боль, он нервно ковырял ложкой в пирожном. – Год назад Джервиса немного потрепали на служебном задании. Его едва не выпотрошили. Кажется, это были мафиозные разборки. Джервис едва выжил. Ему делали сложную операцию, зашивали печень, пятнадцать часов спасали, но что-то пошло не так, сердце начало отказывать, и он впал в кому.
Фобиас ударил ложкой по блюдцу, Эдриан вздрогнул от резкого звука. Он не знал об этом. Даже если агент Кроуфорд был в курсе, он не посчитал нужным его предупредить.
– Ты не будешь? – Фобиас указал на нетронутые вишнёвые пирожные. Эдриан скривился, ему кусок в горло не лез и без своего отвращения к сладкому, крему и джему. Фобиас пододвинул тарелку к себе, аппетитно принявшись за чужое блюдо. – В общем, чудо, что Джервис до сих пор жив. Он стоит сейчас в очереди на пересадку нового сердца. Но сам понимаешь, процесс долгий, да ещё и наша редкая группа крови – четвёртая отрицательная. Поди найди такую.
– У меня вторая отрицательная, – не зная, зачем, произнёс Эдриан, в странном оправдании чему-то.
– Повезло. А мне даже это досталось от Куиннов. Надеюсь, мне никогда не понадобиться пересадка органов, – и возвёл очи к потолку, будто взывая к Всевышнему.
Эдриан допил осадок залпом, сморщился, откашлялся, прижав ладонь тыльной стороной к губам. Ему стало стыдно за собственное поведение, на Чарльза свалилось слишком многое: родной брат, серийный убийца, а теперь ещё и ФБР решило прибрать его дело. Эдриан попытался войти в его положение, натянуть чужую шкуру, надеть чужой костюм, примерить чужие проблемы и страхи. Приятного мало.
– Поэтому сам понимаешь, нервы у него сейчас ни к чёрту, – подытожил Фобиас и упоительно закрыл глаза, сладко улыбнувшись – демонстрируя один известный рабам желудка гастрономический оргазм.
Говорить о семейном горе и наслаждаться гастрономическими изысками кафе, которому не помешала бы проверка санпединстанции, это было так в стиле Куиннов. Семейное профессиональное бесчувствие или просто дурной тон? Эдриан подумал, что вероятно в нём от Куиннов даже больше, чем он предполагал. Просто раньше не было возможности капнуть в фамильное дерьмо.
– Я понял, впредь я буду тактичнее и уважительнее.
– Знаешь, Эд, в жизни гарантировано случается только одна вещь – смерть. Мы все об этом знаем, однако инстинктивно страшимся смерти. Этот страх вызван инстинктом выживания, в молодости он служит нам подспорьем, а вот к старости становится проклятьем. Нет ничего зазорного в страхе собственной смерти. Но страх чужой смерти, близкого, любимого, думаю, это настоящий ад. Всё равно что жить в состоянии хронических похорон.
Фобиас указал ложкой, как если бы в руках у него была указка, а он стоял перед аудиторией несведущей публики. Эдриан сглаживал края пыльной салфетки. Странно успокаивающий голос, как у оратора, зомбирующего публику, привёл его в кататоническое состояние.
– Чарльза можно только пожалеть. – Эдриан видел растянувшуюся улыбку, такую довольную и сладострастную, не хватало только податливого языка облизывающего губы. – Стремление владеть вещами, которых у человека нет, порождает страдание. Опасение потерять то, чем он уже обладает, порождает страх. Чарльз раб собственных амбиций и страхов, его можно только пожалеть.
Эдриан поднял тяжёлый взгляд, Фобиас – беспечный пройдоха, уставший от чревоугодия, силой заставлял себя есть миндальное мороженое. Как будто этот человек и его голос жили отдельно друг от друга. Вместе с желаниями и действиями.
– Но я его люблю, он всё-таки мой дядя, терпящий меня неисправимого оболтуса. И кстати, строго между нами, Эд, – Фобиас перегнулась через стол, распахнутые полы пиджака почти коснулись джема на дне тарелки. Он нахмурил тёмные брови, но сохранил глупую улыбку. – Мне кажется, среди наших завелась крыса.
Эдриан терял самоконтроль, от бесед о кофе с завышенной ценой, не соответствующей качеству, о профессоре, об умирающем Джервисе, о несчастном Чарльзе, они перешли к запретному плоду. Его как будто дезориентировали, выплеснули огромный поток информации, а в конце плюнули тузом, который Эдриан считал, всё это время находится в его рукаве.
– Почему ты так решил? – хриплым голосом спросил Эдриан.